Поодаль, в восходящих потоках над лагуной, раскинув широкие крылья, кружит царь-ястреб; его чувствительные к инфракрасным лучам глаза высматривают среди дрейфующих синих водорослей тюленей-лысунов или еще какую-нибудь поживу. Природа глупа, думаю я и сажусь на мягкую траву. И день сегодня не такой, каким должен быть, и вот теперь эта птица, бестолково ищущая себе добычу в загрязненных водах, из которых та давно ушла.
Я вспоминаю другого ястреба – в ту ночь, когда мы с Сири впервые поднялись на вершину этого холма. Я помню сияние лунного света на его крыльях, странный, тревожный крик, который эхом отразился от скалы и словно пронзил темноту над освещенной газовыми фонарями деревней там, внизу.
Сири было тогда шестнадцать… даже меньше… и в лунном свете, игравшем на крыльях ястреба, ее обнаженное тело казалось молочно-белым, а легкие тени только подчеркивали нежную округлость полудетской груди. Когда ночную тишину вдруг прорезал крик птицы, мы, словно чувствуя свою вину, взглянули вверх, и Сири сказала:
– То соловей – не жаворонок был, что пением смутил твой слух пугливый.[42]
– Что-что? – переспросил я.
Сири было меньше шестнадцати. Мне – девятнадцать. Но ей уже были ведомы благородная неторопливость книжных страниц и размеренные монологи на театральных подмостках под ночными звездами. Я же знал только звезды, больше ничего.
– Не грусти, молодой корабельщик, – прошептала она и потянула меня к себе. – Это просто-напросто охотится старый ястреб. Глупая птица. Где ты, корабельщик? Вернись. Ты меня слышишь, Мерри?
Как раз в это мгновение «Лос-Анджелес» поднялся над горизонтом и поплыл, словно несомый ветром яркий уголек, среди причудливых созвездий Мауи-Обетованной, мира Сири. Лежа рядом с ней, я рассказывал ей о двигателе Хоукинга и об этом гигантском спин-звездолете, который купался сейчас в солнечных лучах над окутавшей нас ночью, и когда моя рука скользила по ее бедру, бархатистая кожа казалась наэлектризованной, а дыхание учащалось. Я уткнулся лицом в ее шею, в душистый, сладкий аромат распущенных волос.
– Сири! – На этот раз я произношу ее имя громко и четко. Чуть ниже, возле отбрасываемой гробницей тени, нетерпеливо топчутся люди. Они ждут, когда я войду в гробницу и останусь там один в холодной, молчаливой пустоте, заменившей тепло, которое излучала Сири. Они ждут, когда я с ней прощусь, чтобы приступить к своим обрядам и ритуалам. А потом откроются порталы нуль-Т, и их мир соединится с ожидающей его Великой Сетью.
К черту все. К черту этих людей.
Я срываю толстый побег ивнянки и жую сладкий стебель, вглядываясь в горизонт в ожидании появления плавучих островов. Тени все еще длинны, день только начинается. Пожалуй, я посижу здесь. Буду вспоминать.
Я буду вспоминать Сири.
Сири показалась мне… кем?.. да, пожалуй, птичкой, когда я увидел ее в первый раз. На ней было что-то вроде маски из ярких перьев. Когда она сняла маску, чтобы присоединиться к кадрили, свет факелов выхватил из темноты золотисто-каштановые густые волосы. Девушка раскраснелась, ее щеки горели, и даже через запруженную людьми площадь я разглядел зеленые глаза, сияющие на загорелом лице. Это был их знаменитый Фестиваль. Пламя факелов тоже плясало и разбрасывало искры при каждом долетавшем из гавани порыве бриза; пение флейт на волноломе, где музыканты приветствовали подплывающие острова, почти полностью заглушалось шумом прибоя и хлопаньем праздничных вымпелов на ветру. Сири не было шестнадцати, и ее красота пылала ярче любого факела на этой заполненной людьми площади. Я пробрался между танцующими и подошел к ней.
Для меня все это случилось только пять лет назад. Для нас обоих – почти шестьдесят пять. Но мне кажется, это было только вчера.
Так дальше не пойдет.
С чего же начать?
– Эй, малыш, может, стоит поискать укромненькое местечко, чтобы немного поразвлечься? – спросил Майк Ошо.
Невысокий, коренастый, с пухлым лицом – карикатурный Будда, да и только, – Майк в те времена был для меня богом. Мы все были богами: не бессмертные, правда, но все же долгожители, не всемогущие, но хорошо оплачиваемые. Гегемония выбрала нас в помощь команде одного из самых дорогостоящих квантовых спин-звездолетов. Кто же мы были, если не боги? Ну а Майк, блистательный, порывистый и непочтительный Майк, был чуточку старше меня, и потому стоял чуть выше юного Мерри Аспика в корабельном пантеоне.
– Ха, – сказал я. – Нулевая вероятность.
Мы отмывались после двенадцатичасовой смены в бригаде, возводившей приемный узел нуль-канала. Перевозка рабочих по строительной площадке, расположенной почти в ста шестидесяти трех тысячах километров от Мауи-Обетованной, была для нас далеко не столь славным деянием, как четырехмесячный скачок сюда из пространства Гегемонии. Пока корабль шел в спин-режиме, мы чувствовали себя хозяевами – сорок девять звездолетчиков, пасущих около двух сотен взволнованных пассажиров. Сейчас наши пассажиры нацепили свои скафандры, а мы, лихие корабельщики, были низведены до роли водителей грузовиков и подсобных рабочих, помогавших космоинженерам монтировать окружающий сингулярность защитный экран.