В мятежном отражении один лишь мишка дочери всё так же сидел около меня. Спокойно и верно отражаясь в злополучном зеркале. Он якорем остановил поплывшее в панику сознание и вызвал ощущение укачивания. Я поднялся, покачнулся и заспешил к костюму. Пришедшая вскоре тошнота настигла меня на минуту раньше забытья внутри. С трудом удалось отогнать мысли о маятнике стазиса среди неполадок: очень скоро мне предстояло перекочевать обратно в камеру. Я отложил бесполезные переживания о вероятных повреждениях разума и заснул с мечтами. О том, как я очнусь и узнаю, что удалось подобрать необходимые элементы для латания обшивки. О том, что вероятность добраться домой в разумном состоянии станет обнадёживающей.
О доме и семье я себе запрещал мечтать. Они оставались основной целью, пусть пока и далёкой. Мне становилось страшно и невыносимо прикасаться к этой закрытой части души. И я боялся потерять её раньше сознания, при полном разрушении от облучения. Или стучать в закрытую дверь, или забыть о существовании выхода - достаточно для отчаяния. Страх оставался бесполезным, но безотрывно шёл рядом, всё ближе и ближе. Я терпел, старательно отслеживая вдохи и выдохи. Пока окончательно не провалился в стазис.
Мне не верилось, что я уже прилетел домой. Только в мифах оставались там такие места. Желаемое не могло быть действительным. Скорее, это были воспоминания с одной из планет. И хорошо, что мне не привиделось посещение управляемой планеты, контролируемой грибами. Неприятное путешествие оставило свой след. Тогда я пролежал в костюме на карантине и обработке больше недели, чтобы исключить заражение корабля гигантской разумной грибницей. Ту мёртвую тишину среди управляемых мелких животных, насекомых с наростами-антеннами и деревьев, скрытых под грибами паразитами и симбионтами-водорослями, я уже вспоминал в снах. Но то были кошмары, из которых меня выводила сеть липким от пота с бешенным стуком сердца в висках.
Здесь же я купался в море звуков и запахов. Радостный, почти не обращал внимание на другие звёзды над головой или небольшие особенности мира. На полную открытий картину не хватало времени и зоны охвата. Но наполненность зеленью, гомоном, множеством оттенков жизни, заставила меня по-настоящему поверить в прежние времена родной планеты. Какое-то время я вспоминал и сравнивал проекции и воссозданные участки с неприятной тяжестью в груди. Я, мои близкие и все последние поколения словно рассматривали себя в мельчайших осколках зеркала. Удерживали их острые грани из последних сил, всё больше травмируя пальцы. А здесь жизнь не знала катастроф экономики, локальных волн и последствий массовой культуры, потребления и смерти в выбросах. И я пришёл воровать эту мудрость, ради денег и собственного спасения. Ради того, что потеряли люди, разменяв на мелочь или уничтожив ради войн.
Внутри меня хранился код в состоянии покоя, без считывания и обработки. Чтобы обезопасить и продублировать те две копии, хранившиеся на корабле. Теперь по костюму с ног до колен ползали насекомые. Крылатые, хвостатые непривычные и похожие на обычных, из виденных мною на Земле и станциях, под стеклом и на булавках. Невиданные птицы пели и порхали в кронах. Костюм собирал данные об отступивших хищниках и шныряющих неподалёку небольших зверьках. Они во всю наблюдали за поведением незнакомца с безопасного расстояния, не зная о датчиках костюма и полным контролем сети над окружением. Или часть генетического кода всё-таки считалась подсознательно, генерируя собранное богатство во сне. Или все воплощения, которые я не мог вспомнить, цепляло подсознание на периферии зрения, краем глаза. Чтобы спустя пару лет напомнить мне о чудесах. Воспоминаний и красот, в которых я был и одинок, и окружён. Я не стал искать ответ на данный вопрос, стараясь расслабиться, отпустить себя с вечного напряжения хотя бы во сне.
Мой костюм в очередной раз ожил, cбросив волнами жил и слоёв особенно рьяных членистоногих. Частицы на поверхности пустились собирать пробы и энергию, окрасив себя в оттенки зелёного. Мерные переливы смешали меня с листвой, шептавшей от порывов ветра. Сознание принялось растворяться, рассыпалось в темноте.
За секунды мысли ушли, воспоминания перестали откликаться. Мгла пустоты поглощала сознание, унося разум на глубину воронки. Темнота всё раскручивала отголоски паники, разбрасывая события от меня далёкими и холодными звёздами. Сердце забилось слишком часто. Голосовые уведомления смешивались в невнятные шорохи, аварийное освещение путалось в тенях. Рядом со мной, надёжно зафиксированном в костюме, спокойно летал мишка. Я очнулся, поглощённый сумерками корабля, апатией и головной болью. Скованный паникой и перезапуском основных систем. Требовалась пара минут, но я не мог взять себя в руки и на секунду, борясь с беспомощностью. А игрушка спокойно летала рядом. Я пока не мог вспомнить: сына или дочери? Мы разведены? Если я здесь, то что с моей семьёй? Если их нет, то что осталось от меня?
Нога болит от удара багажа той милой дамы при посадке? Или меня сжали те раковины, при неудачном погружении? Ох, причудливые медузы, небольшие млекопитающие и разные рыбёшки тогда так и мельтешили вокруг. И ещё были млекопитающие большие и разумные. Что дремали вроде наших китов. Я плавал среди спящих столбов, висящих под водой громадин. С тоской выбираясь на берег небольшого островка, на котором оставался корабль. Стоял и слушал прибой. Ощущал, как волны смывают лишнее.
Теперь волны смывали меня. Мысли путались. Я вспоминал, что наверняка не вернусь назад. Хотя давно на корабле, а не в океане того спутника. Здесь намного опаснее. Сознание и его физические копии ждут критические повреждения. Возможна полная потеря личности. Возможны непроизвольные считывания переносимых кодов. Возможно полное забвение или критическая деформация. Масса проблем начинала наваливаться.
Букет неприятностей преподносил веер вероятностей по данным сети: от прилёта овоща в моём теле без каких-либо остатков меня до выхода из стазиса монстром, с поломанным сознанием. Спор грибов или мутаций последней твари вполне достаточно, чтобы устроить массовое поражение. В крови и в багаже вокруг, внутри корабля, диковинной заразы ещё больше. А дома остались родные. Страховка утешала, но не уберегла бы их от меня или меня сегодняшнего от разрушения. А что, собственно, оставалось?
Перебор памяти напоминал сбор личности при резком пробуждении. Вот только я больше не просыпался, точнее, не собирался вновь. Тело подёрнулось: меня стошнило в собственный костюм. Никогда не причислял смирение к собственным умениям и навыкам. Но неприятное перемалывало волю. Я побился в вяло реагирующие элементы умных лат. Еле остановился, с перекошенным лицом и отвращением первого вдоха. И получил невыносимую вонь в комплекте с медленным запуском основных систем по обработке костюма. Хорошо, если очистка и реабилитация пройдут быстро и мне удастся поспать в стационаре. Остатки полёта и так обещали быть впечатляющими.