Я осмотрел тушу. Огромная косматая голова была сплошь покрыта густой шерстью, которая скрывала пулевые отверстия. Я не попал бы в глаза зверя даже если бы имел опыт в стрельбе просто потому, что не смог бы разглядеть его глаз. Я не мог обьяснить себе произошедшее. Случайность? Плоды усердного изучения оружия? Я не мог найти ответа. Его дал Аль Пачино. Он перестал дрожать, подошёл к моей жертве, осмотрел ее с вдумчивым посапыванием и сказал: «Я слышал о таком. Это называется Проекционная Метаморфоза. Когда ты стрелял, то чувствовал то же, что чувствовал бы, если бы смотрел прямо в глаза такой псине, да? Ты как бы направлял в эти глаза всю свою концентрацию и сосредоточенность. Точно? Страх и внимание. А вместе с ними — и пули. Да. Я — теоретик. Я пришёл сюда наблюдать и изучать». Пачино пробудил во мне грандиозную, неведомую ранее силу — или, по крайней мере, ее ощущение. Он даровал мне триумф первой крови. Я поверил в собственное могущество. Тогда я не заметил этого, но теперь помню. Мы двинулись дальше. Лесной массив оживал. Защебетали птицы. Заросли папоротника приподняли раскидистые листья выше. Лес чувствовал меня.
Я спустился с косогора и среди густых задымленных светом зарослей увидел нечто неприродного происхождения. Это была перевёрнутая бригантина. Она лежала дном вверх — заросшая и ветхая, как сам мир. Я оглянулся. Аль Пачино рядом не было. Не у кого было спросить, что это за хреновина и что она делает посреди леса в Нидерландах. Я обошёл судно вокруг и сквозь щели заметил внутри свет. Желтый и пляшущий — свет от костра. Любопытство брало верх. Невозможно было идти дальше, не изучив объект. «Моя задача — ликвидировать угрозу, но имею ли я право пребывать в неведении, если действительно заинтересован в своём деле?» Это был риторический вопрос. Поиск мотивации, чтобы проникнуть внутрь. Я не имел права оставаться в равнодушном неведении, как и любой другой человек, заинтересованный в своём деле. И я начал подрывать лаз. Но сырые борта вросли глубоко в жирную бурую землю. То ли по привычной физической инерции, то ли из-за усердия, я стал глубоко дышать. Вокруг раздался бешеный и захлёбывающийся лай. Они учуяли меня. Я прислушался. Помимо лая до моих ушей доносился глухой, пульсирующий, пропадающий сам в себе звук. Это были сердцебиения псов.
Охотник или жертва? Я мог зажмурить глаза и закричать — чтобы выбраться. Чтобы проснуться. Но ничего кроме поражения это действие не значило. Более того, я не знал, смогу ли я вернуться к перевёрнутой бригантине. Будет ли она здесь, если я смогу вернуться. Лай приближался. Сердцебиения ускорялись. Я не сразу понял, что на самом деле не слышу их, а ощущаю. Кожей. Дыханием. Своей плотью. Самим своим существом. У меня были данные, с которыми можно было работать. Я стал дышать медленнее и расфокусировал зрение — так, как делал это, чтобы увидеть изображение в автостереограмме. Я разделил гул слышимых сердцебиений по интенсивности и глубине. Их было семь. Я распознал примерное расположение источников лая. Я представил, как бьются эти семь свирепых сердец. Как они сжимаются и разжимаются внутри семи плевральных полостей. Как пульсируют стенки. Я поднял Кольт модели 1911 года и выстрелил по одному разу в семи разных направлениях. Но мои манипуляции не сработали. В следующие несколько секунд я увидел несколько пар разверзнутых челюстей и очнулся.
Они разорвали меня. Грустная правда, настигающая любого, кто берет на себя слишком много. Мой триумф охотника сменился раздавливающим унынием жертвы. Справедливость восторжествовала. Факт — великолепное явление. Его можно пытаться оспорить, приукрасить, отрицать. Можно оправдывать или сомневаться в нем. Но он не перестаёт быть фактом. Ничто не может его изменить. Я сидел на кресле в одном из филиалов турагентства и слушал белый шум, смешанный с птичьим щебетом, скрипом качающихся древесных стволов и хрустким звуком шагов, неторопливо ступающих по гравийной тропке. Моя слабость и неопытность остались лежать растерзанными у борта перевёрнутой бригантины. Вернулись ли остальные? Сумели ли они побороть врага? Был ли кто-то, кто потерпел поражение раньше меня? Что бы сказала на это мисс Элис? Я вынул наушники и вышел в холл. Суетливая администраторша встретила меня покорным ликованием. Я до сих пор не понимаю, чему она так радовалась.