Всадники, лошади которых как будто обезумели, вихрем неслись, подобно легиону призраков.
Ночь была ужасная. Все было разрушено, перевернуто.
Вдруг, среди этого хаоса бури, раздался страшный крик мучительной агонии, какой человек испускает в минуту своей смерти.
Вслед за тем поднялись неистовые вопли в горах и при свете молнии, в нескольких шагах от дороги, наши всадники заметили бесновавшуюся толпу из сотни или более лиц, которые с непостижимой быстротой вертелись, производя какие-то странные движения.
Вдруг все это исчезло.
— Воду! Воду! — кричали объятые ужасом всадники.
— Воду? Что это значит? — спросил было господин де-Бирагосподин
— Молчите, если вы только дорожите своей жизнью! — быстро проговорил Жозеф Колет таким голосом, что молодой человек сразу же непроизвольно замолк, несмотря на всю свою храбрость.
Ураганы в тропических странах страшно сильны, но, к счастью, они непродолжительны. Иначе эти страны, так одаренные природой, были бы совершенно необитаемы.
Несколько минут спустя буря совершенно прекратилась: на небе появилась луна и осветила все вокруг своим дрожащим светом. Между тем, всадники продолжали так же быстро скакать и к часу утра достигли, наконец, усадьбы Жозефа Колета, расположенной почти на полдороге между Порт-о-Пренсом и Леоганом.
В доме все уже спали. Не виднелось ни одного огня.
Метис спрыгнул с лошади и, взяв в свои руки все еще бесчувственную сестру, проговорил, обращаясь к молодому человеку:
— Следуйте за мной, господин де-Бираг!
— К вашим услугам, милостивый государь!
Они прошли в комнату, где метис, положив свою сестру на диван, зажег свечи. Потом, обращаясь к господин де-Бирагу, который все еще стоял, скрестив руки, надменно проговорил:
— Ожидаю, милостивый государь, ваших объяснений, которые я потребовал от вас!
Молодой человек печально покачал головой.
— Милостивый государь, — начал он, — это объяснение должна дать только ваша сестра. Если же оно не удовлетворит вас, я всегда к вашим услугам!
Плантатор молча посмотрел на него, потом, повинуясь внезапному движению сердца, вдруг протянул руку со словами:
— Простите меня, друг мой! Но я так страдаю!
— И я так же, — отвечал растроганный господин де-Бираг крепко пожимая руку друга.
— Вы? — пробормотал Жозеф Колет с изумлением.
— Подождите, — мягко возразил молодой человек, — объяснения, в которых, я уверен, ваша сестра не откажет вам!
— Хорошо, я подожду. Еще раз простите меня мой друг!
С этими словами Жозеф Колет позвонил. Через несколько минут явилась негритянка.
— Цидализа, — обратился к ней плантатор, — вашей госпоже сделалось дурно от грозы: помогите ей, а когда она придет в чувство, доложите мне.
И, сделав знак господин де-Бирагу, плантатор перешел в соседнюю комнату, а молодая негритянка занялась своей госпожой.
4. Флореаль-Аполлон
Жозеф Колет и господин де-Бираг уже несколько минут сидели рядом друг с другом в комнате, куда они удалились. Всецело поглощенные своими мыслями, они не проронили еще ни одного слова, как вдруг дверь отворилась и в комнату вошел негр.
Это был Флореаль-Аполлон, но в каком ужасном виде! С одежды его текли целые ручьи воды, сапоги были покрыты грязью, а шпоры при каждом шаге оставляли кровавый след на паркете.
Войдя в комнату, он бросил подозрительный взгляд на господин де-Бирага и медленно, по обыкновению, направился к плантатору, который встав при виде его с места и протягивая руку, с нежностью проговорил:
— Вот и ты, Флореаль. Добро пожаловать! Я давно вас жду с нетерпением. Давно ли вы возвратились?
— Я возвратился за пять минут до вас: меня застала в дороге гроза.
— Оно и видно! Но откуда вы теперь?
— Из Гонаив, откуда я выехал в шесть часов вечера
— А я уже начал беспокоиться о вас, друг мой!
— Правда, мое отсутствие было продолжительным. Оно было больше, чем я предполагал. Но мне хотелось добросовестно выполнить то поручение, которое вы имели честь мне поручить!
— Благодарю вас! — с жаром вскричал плантатор. — Вы неутомимы, когда дело идет о чем-либо приятном для меня.
— Но, разве это не моя обязанность? Не связан ли я с вами узами вечной благодарности?
— Вы ничем мне не обязаны, Флореаль. Мы — молочные братья, мы воспитаны вместе, и, надеюсь, любим друг друга, что вполне естественно. Бог дал мне больше богатства, чем вам, но я пожелал восстановить равновесие и предложил вам пользоваться моим состоянием. Вот и все, ничего не может быть проще!
— Жозеф, я обязан вам за то, что вы это говорите. Но я знаю, что мне нужно думать о ваших благодеяниях!
— Право, вы придаете слишком большое значение тому, что мне кажется вполне естественным! — добродушно отвечал ему плантатор.
— То, что я говорю — справедливо. Я вам всем обязан, Жозеф!
— Не будем спорить, дорогой Флореаль-Аполлон. Я хорошо знаю ваше упрямство.
Во время этого разговора, столь дружественного по виду, в словах негра звучала ирония и горечь, но его молочный брат, ослепленный своей дружбой и привыкший без сомнения к его тону, не придавал этому большого значения.
— Ну, хорошо, хорошо! — добродушно продолжал плантатор. — Перейдем лучше к другому предмету разговора. Вы устали, должно быть? Идите отдохните, а завтра утром мы поговорим с вами о делах.
— Я вовсе не устал, Жозеф, и, так как вы все равно не будете спать, то лучше переговорим сейчас.
— Как тебе угодно, милый Флореаль-Аполлон, садись тогда на канапе и давай беседовать.
— К вашим услугам.
— Итак, — продолжал Жозеф Колет, — вы посетили все плантации?
— Все, начиная с Трех Питонов и кончая Гонаивами.
— Вот, что называется добросовестно работать! Вы — драгоценный человек, Флореаль, — сказал, улыбаясь метис.
— Я сделал только то, что должен был сделать, не более того.
— Да-да, конечно! Итак, все идет хорошо. Жаль, что все это время я был занят, а то бы мы вместе посетили плантации.
Негр медленно покачал головой.
— Простите за мою откровенность, — сказал он, — но мне кажется, Жозеф, что вместо того, чтобы проводить время в Мексике, вам следовало бы больше заботиться о ваших интересах.
— Как? — вскричал Жозеф Колет с изумлением. — Разве на плантациях что-нибудь случилось?
Вместо ответа негр повернулся к господин де-Бирагу, все еще погруженному в свои размышления и, очевидно, не слыхавшему ничего, о чем они говорили.
— Можете откровенно говорить при этом господине. Это один из моих друзей.
— Белый, — пробормотал негр с непередаваемым выражением ненависти.
— Белый, черный или мулат — это все равно, если этот господин мой другосподин Говорите же, Флореаль-Аполлон! Вероятно, не все в добром порядке?
— Напротив, я должен доложить вам, что все идет из рук вон плохо.
— Что вы сказали! — вскричал изумленный плантатор.
— Только голую правду. Мало того, если вы не примете сейчас же надлежащих мер, то будете совершенно разорены.
— Я? Разорен? Полноте, Флореаль! Да на чем же я разорюсь?
— На всем!
— Как на всем!
— Да, на кофе, на какао, на сахаре, на хлопке, на акажу…
— И на акажу?
— Да, самый лучший и большой из ваших лесов уже неделю горит!
— Лес горит! Но ведь это страшное несчастье! Но ведь пожар не может быть случайностью! Это дело злоумышленников!
— Да так оно и есть на самом деле.
— Нет, я решительно тут ничего не понимаю, — проговорил пораженный плантатор. — Кто же мог решиться на это? Ведь вы знаете, как у нас хорошо платят рабочим: они должны быть вполне довольны и счастливы.
— О, даже чересчур, — произнес негр.
— Как чересчур? Ну, вы, Флореаль-Аполлон, говорите что-то неладное. Подумайте, ведь если бы хоть доля правды была в ваших словах, то это было бы чудовищно.