— Ты что, совсем рехнулась?
— В чем дело?
Еще затрещина — эта и положила конец моим внушениям.
Девчонка тряхнула головой, будто желая пробудиться ото сна. После этого, осененная жуткой догадкой, прикрыла ладонью рот и стала шарить глазами в толпе. Обнаружив меня, она разразилась площадной бранью, подобной которой мне слышать не приходилось. Я довольно быстро затерялся в толпе, причем сделав определенные выводы. В отличие от мадам Боне, моей консьержки мадам Руссо и, естественно, Ла Бель Фонтанон, эта торговка не закатывала глаза, во всяком случае, не так, как ее предшественницы. Может, все-таки следовало сделать соответствующие выводы? Служило ли положение глазных яблок, а также их движение своего рода индикатором внушаемости? Признаком чего могло служить легкое косоглазие у испытуемых, наступавшее на первой стадии внушения?
Следующей моей жертвой стала согбенная старушонка, вдохновенно буравившая пальцем камамбер, исследуя сыр на предмет созревания. Старая женщина будто не замечала ни свирепой физиономии молочницы, ни ее призывов: «Давайте поскорее». Молочница могла за это время обслужить не одну покупательницу, но старушонка, похоже, уходить не собиралась.
— Матушка! — прокричал я. — Ну-ка взгляните на меня!
Стоило старушенции взглянуть на меня, как она тут же замерла, будто приклеившись к моему взору.
— Матушка! Такое ведь делать не полагается!
— Чего не полагается?
— Разве вы не понимаете, о чем я?
Глаза матушки-старушки закатились, она стала косить глазами, как после доброй бутылки абсента.
— Матушка! — шептал я. — Чего это нам вздумалось тыкать в говяжью ногу, если вам нужен камамбер? Попросите камамбер. Вы все перепутали — здесь только говядина.
— Это ваша мать, месье? — осведомилась крестьянка.
— Нет, но я подумал, что могу чем-то помочь…
— Эй, дочка, а камамбера у тебя нет? Я вижу тут одну говядину.
— Первое: никакая я вам не дочка, и, второе: если вы сию же минуту не оставите в покое мой сыр, я…
— Какой же это сыр? Ты что, дочка, и впрямь ослепла? Это же мясо, вот мякоть, вот косточка!
Перебранка не осталась без внимания. Кто-то, явно решив подшутить, уверял, что старушка права. Камамбер, мол, старый и засохший, точь-в-точь как говяжья кость. Старуха, чувствуя поддержку, продолжала препираться с молочницей, обвиняя ее в том, что, дескать, продает не сыр, как положено, а мясо. Назревал скандал. Старуха тискала пальцем кожицу камамбера, будто собралась запечатлеть на нем вечное клеймо. Я наблюдал сцену со смешанным чувством. Пожилая женщина весьма внушаема, заключил я по ее спокойной уверенности, с которой она доказывала всем, что это говядина, но никак не камамбер.
Пока молочница и пожилая покупательница обменивались любезностями, я положил на прилавок деньги за два камамбера. И тут прикрикнул на старушку, призывая ее протереть глаза — где она здесь видит говядину? Где? Старушка готова была полезть в драку со мной, однако, снова окинув взглядом прилавок, оцепенела.
— Это не говядина. Здесь только камамбер, — констатировал я, глядя ей прямо в глаза. — По камамбер недозрелый. Пойдемте со мной, я покажу вам, где сыр помягче.
Получив с меня деньги, молочница успокоилась и многозначительно покрутила пальцем у виска, после чего завернула две головки сыра и бросила их старухе в корзинку. А я, как заботливый сын, взяв старушку за локоть, стал уводить ее от прилавка молочницы через галдящую толпу.
— Как только почувствуете запах рыбы, вы очнетесь, — велел я. — И забудете все, что с вами произошло, кроме того, что вы купили две головки камамбера.
Глава 6
Время бежало. Вынужденный оплачиваемый отпуск подошел к концу, и мне вновь предстояло возвращаться в Шарентон. Поскольку парижане — самый забывчивый народ на свете, а еще и потому, что Ла Бель Фонтанон покинула пределы столицы, Роже Коллар с явным облегчением убедился, что мой дебют в салоне графа де Карно не обернулся революцией в психиатрии и что приор де Кульмье не собирается назначать меня на должность главного врача.
Я пока что не решался применять гипноз на пациентах лечебницы. Хотя Роже Коллар на сей счет никак меня не ограничивал, он в тайне ликовал. Коллар покорно снес мое видение психиатрии, однако, похоже, эта лекция не произвела на него впечатления. Он не собирался менять систему оценки умственных расстройств, которая позволила бы точнее классифицировать их. Анализ и диагностика — именно на них и должна базироваться терапия, я же, мол, плутаю в дебрях «благих намерений», слишком доверяясь «апофеозу личности врачующего».