— Он что-то скрывает, но я не уверен, что это связано с Калачевым, — ответил я. — С ним приходится трудно, все-таки это психиатр и отлично разбирается в гипнозе и всяких других психологических штучках. Короче говоря, поживем — увидим.
Мы спустились на второй этаж и едва сделали несколько шагов, как впереди послышался истошный крик. Потом еще один и еще. Как будто кого-то режут. Звуки доносились из-за запертой двери ближайшего кабинета.
Переглянувшись, Белокрылова и Аксаков помчались вперед, на ходу доставая оружие.
Глава 24
Разум отбрасывает тени
Дверь в кабинет оказалась запертой. Аксаков не стал долго думать. Навалился плечом, выломал замок. Ворвался внутрь.
— Руки вверх, милиция! — закричала Белокрылова и ворвалась следом за ним.
Оба сыщика двигались с пистолетами наготове. Я остался в коридоре. Чутко прислушивался, что там творится внутри.
Оттуда послышались еще крики. Мужские и женские. Женских больше. Я стоял и прислушивался, что будет дальше. Прозвучат выстрелы или нет? Вот в чем вопрос.
Весело, однако. Крики прекратились. Потом раздался разъяренный мужской голос:
— Кто позволил? Вы почему не предупреждаете?
И в ответ голос Белокрыловой. Извиняющийся:
— Простите, мы решили, что здесь происходит правонарушение. Продолжайте, пожалуйста.
— Ну уж спасибо, что разрешили, — ядовито ответил голос.
Мда, кажется мы опростоволосились. Вернее, мои милицейские друзья.
Я беззаботно вошел внутрь, помахивая зонтиком. Небольшая комната, вроде предбанника. А вот дальше другая. Побольше, полная столов, шкафов и людей.
Один шкаф рухнул, на пол свалились бумаги и папки. Ну, и беспорядок.
Помимо удрученных Белокрыловой и Аксакова, здесь находились еще четверо человек.
Пожилой мужчина в халате. Высокий и с седой бородой. Тоже в очках, как и Ершов. В кармашке настоящее птичье перо.
Девушка, лет двадцати пяти. Симпатичная, пухленькая, низкорослая. Коричневые волосы коротко острижены. Щечки усыпаны веснушками. Тоже в халатике. Она вызывающе посмотрела на меня, как только я вошел.
Двое остальных сидели на креслах. Мужчина и женщина, ничем не примечательные. Рядом приборы с экранчиками, от которых к их рукам и головам тянулись провода с датчиками.
Совсем, как в научно-фантастическом фильме каком-нибудь. Где над людьми проводят мерзкие опыты.
— Я еще раз спрашиваю, кто позволил вам устраивать беспорядок в моей лаборатории, товарищи милиционеры? — все также ядовито осведомился высокий очкарик. В этом институте они все такие желчные? — Вы что, решили, что тексты, которые издают участники эксперимента, похожи на крики боли? Как вы вообще допустили такое? Я буду жаловаться вашему руководству, сразу предупреждаю.
Белокрылова не испугалась. И не таких видели.
— Нам надо поговорить с вами по поводу Калачева, — сказала она жестко. — Желательно без посторонних. Где мы можем сесть?
Высокий очкарик, стало быть, Горбунов. Пока что я не видел в нем никаких других эмоций, кроме раздражения и сварливости. Упрямый дед. Вся микромимика едина со словами. Или он такой хороший актер?
— Ладно, не отвяжетесь ведь, — обреченно вздохнул Горбунов. — Пойдем в соседний кабинет.
Он указал на дверь рядом. Повел за собой Аксакова и Белокрылову. Шефиня оглянулась на меня. Я замахал руками:
— С вашего позволения, я побуду здесь. Помогу прибраться. Посмотрю на эксперимент. Поболтаю.
Белокрылова понятливо кивнула. Поняла, умничка, что я что-то унюхал. И увела Горбунова.
Когда за ними закрылась дверь, я улыбнулся девушке:
— Вам помочь? Ох уж, эти мои неуклюжие коллеги. Как слоны в посудной лавке. Вернее, как один слон и слониха.
Девушка улыбнулась в ответ. Улыбка приятная, искренняя. Видны ровные белые зубки.
— Да ладно, что вы прям так. Мы быстро уберем. Не надо обзываться.
Какая душка. Прямо ангелочек. Я подошел ближе и спросил:
— А Калачев тоже здесь занимался? В этой лаборатории?
Девушка мигом изменилась. Улыбка пропала, она замолчала. Лицо серьезное.
Участники эксперимента, мужчина и женщина, тоже подтянулись на стульях. Головы вниз, взгляды потупили. Честное слово, как будто мы об измене Родине заговорили. Что за чертовщина?
— Да, он тоже был здесь, — ответила девушка. — Но об этом вам лучше поговорить с Григорием Александровичем. Мы не можем обсуждать ход работы без его разрешения.