Ирина любила водить машину. Приятно, положив руки на баранку, смотреть вперед на отполированную шинами асфальтовую леяту. Мотора почти не слышно, только ветер тонко посвистывает в полуоткрытом окне слева, да вспыхивает, быстро нарастая и сразу же исчезая, звук встречных автомобилей. Вжжжик!.. Вжжжик!.. Вжжжик!..
Ирина знала, что отец и Мирон Григорьевич с нетерпением ожидают момента, когда будет включен УНГИ-16. Отец очень заинтересован в результатах испытания этого аппарата. Он говорит, что от результатов этого испытания зависит многое, Наверное, он очень волнуется сейчас. Отец всегда волнуется в ожидании эксперимента. Что они сейчас делают? Казарин, по-видимому, возится с генератором, а отец ходит по кабинету из угла в угол и с нетерпением поглядывает на часы.
Ирина хотела думать только о них, только о предстоящем эксперименте, но мысли, помимо ее воли, в который раз уже сегодня, снова и снова возвращались к Лосеву. Что-то с ним творится неладное последнее время. Внешне он, как и всегда, элегантен, добродушно приветлив, беззаботно весел. Но Ирина видела, что все это, так располагающее к себе: мягкость характера и подчеркнутое спокойствие, веселость и даже восторженное восприятие природы - не больше, как маска, скрывающая истинные чувства. Даже самый талантливый артист не может играть свою роль бесконечно. И чем острее чувства, обуревающие человека, тем ярче они проявляются - на лице, во взгляде, в движениях рук, даже о позе. Ирина не могла не заметить за этой маской веселого добродушия тех следов, какие накладывает на человека глубокое раздумье, постоянная озабоченность и глухая тревога.
- Вас что-то гнетет, Георгий Степанович,- сказала она ему как-то.
Лосев удивленно вскинул брови, растопыренной пятерней откинул назад волосы.
- Меня? Гнетет?
- Да, да, гнетет. И вы напрасно скрываете от меня.
- На этот раз ваша прозорливость, Ирина Антоновна, не имеет под собой никаких оснований, - рассмеялся Лосев. - Я никогда не был так счастлив, как сейчас.
- Когда человек счастлив, у него совсем другие глаза, грустно заметила Ирина, и, взглянув на Лосева, спросила: Может быть, на работе неприятности какие?
- На работе? Дайте-ка вспомнить.- И Лосев с озабоченным видом вскинул голову кверху. - Неделю тому назад получил благодарность по редакции, а позавчера - денежную премию за рассказ. И значительную сумму.- Он рассмеялся. - Ну, если благодарность в приказе и денежная премия могут быть отнесены к неприятностям, то считайте, что у меня по работе крупные неприятности.
- Вы прикрываетесь шуткой, как щитом,- сказала тогда Ирина. - Но меня вам не провести. Я знаю, что иногда у вас бывает очень не спокойно на душе, вам хочется поговорить со мной о чем-то большом, очень важном, но вы сдерживаете себя. Не считайте это назойливостью, Георгий Степанович, но когда у человека беда и он поделится ею с другом... Когда беду разделишь с другом, это уже не беда, а полбеды. Или вы меня не считаете своим другом?
- В вашей искренности я не сомневаюсь, Ирина Антоновна. - Он помолчал немного, потом продолжал: - И вы правы, мне действительно нужно бы с вами поговорить. Я боюсь только, что этот разговор будет последним.
- Почему последним? - испуганным шепотом спросила Ирина.
Лосев не ответил. В шагах десяти от них три здоровых подвыпивших парня нахально приставали к девушке. Георгий Степанович, разговаривая с Ириной, давно уже следил за ними. Сейчас один, самый высокий, схватил девушку за руку, стал тянуть к себе. Девушка вырывалась. Двое других пьяно смеялись, подзадоривая товарища.
- Не кажется ли вам, что эти молодые люди ведут себя слишком развязно? - спросил Лосев. - Одну минуточку.
Он зашагал к парням.
В полутемной аллее парка в это время было безлюдно. Ирина заторопилась вслед за Лосевым, чтобы быть рядом с ним. Она понимала, что связываться с тремя здоровыми подвыпившими парнями небезопасно. Но не вмешаться Лосев не мог. Это она тоже понимала.
- А ну-ка, оставьте девушку! - сказал Георгий Степанович со злостью в голосе.
- А ты кто такой, чтобы командовать здесь?
- Оставь девушку! - повысил голос Лосев.
Высокий разразился пьяной руганью и, не отпуская девушку, размахнулся свободной рукой. Ирина вскрикнула: такой удар наотмашь свалил бы с ног человека и покрепче Лосева. Но Георгий Степанович мгновенно перехватил руку хулигана. В следующее мгновение тот полетел в кусты. Девушка убежала. Двое других бросились было к Лосеву. Он отступил на шаг, потом... Ирина стояла рядом, все ясно видела, но так и не поняла, как случилось, что один из этих двух в следующую секунду лежал, распластавшись на песке, лицом вниз, без движений, а второй стоял рядом с Георгием Степановичем, неестественно изогнувшись, с рукой, заломленной за спину, и, запрокинув голову, орал благим матом.
Когда Лосев привел их, связанных по рукам, в комсомольский штаб, дежурные с почтительным вниманием рассматривали его.
- Как же это вы один - троих?
- Самбо,- коротко бросил Лосев.- Скажите, где у вас можно руки вымыть?
Ирина всегда предпочитала нравственную силу физической. Но сейчас, когда она смотрела на Лосева, стоящего с полотенцем в руках в чистой, непомятой рубахе, словно он и не дрался, - она гордилась им.
Сегодня утром он позвонил и сказал, что будет вечером ждать ее на приморском бульваре, что должен сообщить ей нечто важное. Интересно, что бы это могло быть?
Она глянула на промелькнувший километровый столб, увидела цифру двадцать девять и затормозила машину. Как это она не заметила, что проехала лишних девять километров? Ведь отец сказал остановиться на двадцатом. Ирина развернула машину и поехала обратно. У двадцатого километра свернула на проселочную дорогу, проехала еще немного и остановилась у березовой рощи. Включила рацию.
Одновременно с гулом в репродукторе засветился небольшой телевизионный экран. Ирина увидела отца. Он сидел в кресле. Казарин возился у пульта гипнотрона.
- Алло! Я уже на месте, папа! - сказала в микрофон Ирина.
- Наконец-то! - облегченно вздохнул Браилов. - Что-то ты сегодня замешкалась, - сказал он. - Мы ждем с нетерпением.
- Я задумалась и проехала мимо.
- Будь внимательней, дочка. Проверь аппарат - не испортилось ли что-нибудь в дороге.
Ирина нажала на рычажки включателей. На высоких нотах взвыл преобразователь тока. Забегали стрелки на многочисленных приборах. Ирина внимательно оглядела их.
- Все в порядке!
- Поднята ли антенна?
- Я уже проверила. Все в порядке.
- Тогда начнем.
Ирина внимательно следила за приборами, изредка бросая взгляд на экран телевизора. Странно, обычно она всегда испытывала во время опытов легкое стеснение в груди. На этот раз она была спокойна. Почему? Потому что этот эксперимент отличался от всех прочих? Или, может быть, потому, что она верила в новый прибор?
Браилов распорядился включить гипнотрон. Ирина видела, как Мирон Григорьевич наклонился над пультом, слышала, как щелкают переключатели. Потом вокруг экрана гипнотрона появилось мягкое, пульсирующее сияние. Антон Романович сидел в кресле, полусфера экрана была направлена на его голову. Прошла минута, Другая, третья.
Антон Романович улыбнулся.
- Очень хорошо! - воскликнул он. - Переключите на анестезию.
Браилов вооружился иглой и стал покалывать себе то руку, то лицо.
- Великолепно! Теперь двигательный центр. Он то следил за часами, то хватался за свой блокнот и торопливо делал в нем заметки. Потом снова давал распоряжения. Спустя полчаса он поднялся.
- Чудесно! Полный эффект по всей шкале. Можешь переезжать на другую точку, Ирина.