Выглядит довольным. И живым. Когда он смотрит на меня, не меняется. Я рад. Хочу улыбнуться. Но только киваю.
Внутри много чего. Я только думал об этом, и голова начинала болеть. Не мог сосчитать. Не понять, сколько тут всего.
— Хочешь есть? В последний раз всё-таки…
Он понимает, что говорит. Замирает, а потом смотрит на меня.
Я не чувствую голода, но соглашаюсь.
Сёма включает духовку. Из морозилки достаёт коробку. Потом ставит чайник и достаёт кружки.
Мы никогда не ели вместе. Он кормил меня. Поил. Но при мне этого не делал. Даже если был со мной весь день. Я не замечал этого. Принимал его заботу как должное. Я бы хотел, чтобы он больше беспокоился о себе.
— О чём думаешь? — спрашивает Сёма. — Сейчас, — он достаёт телефон, нажимает что-то и даёт мне.
Мне есть что сказать. И сейчас последняя возможность. Но есть столько всего, что я уже забыл. И столько всего, до чего ещё не додумался. Я не сделаю этого сейчас. Смотрю на Сёму. Он кивает, говорит, что могу заниматься этим, сколько нужно.
Я не думаю слишком долго. Почти не получается. Печатаю «Спасибо» и смотрю на Сёму. Он забирает телефон. Удивляется почти так же, когда я написал о сексе. Потом выдыхает и говорит «ага».
Мы едим. Сёма налил нам чая и достал пиццу из духовки. Кормит меня с рук и ест сам. Кусать тяжело. Двигать челюстью тоже. Кусок почти не меняется, когда я проглатываю. Поэтому откусываю помаленьку. Чтобы не поперхнуться. Не задохнуться.
— Некрасиво, конечно, получится, — говорит Сёма, пока ждёт меня, — я про арендодателей, — проясняет он. — И мужика, у которого тачку взял. Вернуть не получиться, — но Сёма улыбается. Будто это ничего не значит. Ничего не будет значит. — Извини, я всё время говорю. Просто… видимо, надышаться никак не могу.
Сёма не говорил о смерти. Наверно, боялся. Или боялся, что, когда скажет, передумает. И всё бросит. Я до сих пор думаю, что так будет правильно. Но если он этого хочет, пусть будет так.
Когда мы всё съедаем, Сёма отводит на второй этаж. В комнату с огромным окном. Небо почти побелело.
— Хочешь встретить рассвет? — спрашивает он. — Я ещё ни разу этого не делал… Первый последний рассвет. Даже смешно.
Я киваю. Мне не интересен рассвет. Небо. Звёзды. Ночь. Город. Но, если хочет Сёма, то я хочу, чтобы он увидел.
Мы садимся рядом с окном. Сёма открывает рюкзак и достаёт пакет. В нём большие и маленькие шприцы. Жгуты. Ложки. Зажигалка.
— Боишься? — Он смотрит на меня.
Наверно, нет. Я не чувствую страха. Или волнения. Я ничего не чувствую. Даже не думаю, что действительно хочу умереть. Но и не чувствую, что хочу жить. Я только соглашаюсь с тем, что говорит и хочет сделать Сёма. Меня это устраивает. Это единственное, что я чувствую.
Веду головой, сначала влево, потом направо. Сёма ничего не говорит. Смотрит в окно.
Небо светлеет. Сначала оно желтоватое, потом голубое. Солнца не видно. Облаков нет. Рассвет тихий.
Сёма берёт пакет и всё раскладывает.
— Хочешь сначала попробовать? — спрашивает он и показывает маленький шприц.
Я не совсем понимаю. Смотрю на Сёму.
Открываю рот и не говорю. Он достаёт телефон. Я печатаю: «Как считаешь нужным».
— Как считаю?.. — Сёма звучит расстроенно.
«Я тебе верю».
Сёма улыбается.
— Да, спасибо.
Мне не кажется, что понимает мои слова.
Он достаёт пакетик с порошком. Отсыпает в ложку. Закрывает и убирает. Подносит зажигалку. От её щелчка я вздрагиваю. Но продолжаю наблюдать. Сёмины движения завораживают. Они чёткие и простые. Я так не могу. Поэтому наблюдаю за ним. Наверно, я бы хотел так уметь. Хотел бы уметь то, что может он.
Жидкость он заливает в шприц. Просит мою руку. Закатывает рукав и обтягивает жгутом. Сосредоточенно смотрит. Потом сжимает мой кулак. Потому что я не могу. Смотрю на руку и не вижу вену. А Сёма продолжает.
Потом берёт шприц и снимает колпачок. Давит. Из иглы брызгает жидкость.
Он щёлкает пальцем по сгибу локтя. Потом вводит иглу. В жидкость попадает кровь.
Я смотрю на Сёму, а он говорит:
— Всё будет хорошо.
Я верю ему, хоть и знаю, уже ничего не будет.
========== 10. Семён/Признание ==========
Если бы я мог быть кем-то другим, всё сложилось бы иначе.
Я впервые подумал, что сожалею о том, кто я есть. Пожалел о том, что делает меня мной. Если бы я не боялся за себя, если бы не подсел, если бы не боялся помочь, я бы вытащил тебя. Мог попытаться.
Может, если бы мы сразу начали общаться, я бы сделал больше. Если бы узнал, что ты живёшь рядом, и решил проводить с тобой больше времени, пока ты в порядке, я бы не так боялся за себя. Если бы наш жизненный путь был построен иначе, мы бы смогли выстроить наши отношения по-другому.
Мы бы могли стать друзьями, вместе бы ходили в универ, говорили бы о парах и преподавателях, выручали друг друга, жаловались бы на расписание и злились на деканат, вместе ходили бы на «обязательные» мероприятия и уходили бы, когда наш факультет отстреляется. Вместе бы обедали, гуляли и ходили в кино.
Может, я бы даже смог влюбиться. Я никогда не влюблялся в парня. В девушку тоже. Но ведь так могло бы сложиться. Мы бы жили вместе, я бы хотел подольше поспать, а ты бы будил меня. Я бы готовил завтрак, а ты бы мне помогал. Мы бы всё время говорили: по пути в универ, за едой, тогда, когда следовало бы помолчать, и долго ночью. Может, иногда бы ссорились, а потом бы мирились. Я бы мог держать тебя за руку и не думать, как это может быть больно. Мог бы поцеловать, а не думать, когда живёт разбитое лицо. Обнимал бы на ночь и слышал бы довольный вздох, а не сдавленный стон. Я бы беспокоился только тогда, когда ты опаздывал, а потом шутливо отчитывал за то, что заставляешь меня ждать. Я бы шутил постоянно, чтобы услышать твой смех, увидеть твою улыбку, ведь их я никогда не видел и не слышал.
Я бы узнал о тебе всё, что возможно: когда ты родился, чем любишь заниматься, что ненавидишь больше всего, какая еда тебе нравится, от чего ты нос воротишь, о чём мечтаешь, чем хочешь заниматься, какой видишь свою жизнь, что хочешь сделать, где хочешь быть, с кем хочешь быть, какие люди тебе нравятся, какие не устраивают, какую музыку ты предпочитаешь, какие фильмы смотришь, что читаешь, о чём любишь узнавать, что тебя веселит, от чего ты грустишь, о чём ты хочешь узнать больше всего, какие у тебя секреты и от кого, я бы спрашивал сразу, как только задумался, ведь я о тебе ничего не знаю.
Мы бы отмечали каждый праздник, пировали и веселились бы. Я бы устраивал тебе сюрпризы, а ты бы удивлял меня тем, до чего я бы не додумался. Пускали бы вместе фейерверки, пели и танцевали, вместе бы задували свечи и дарили друг другу шоколад. На улице мы бы смеялись так громко, что на нас бы косились, мы бы жили каждым моментом и большей их частью были бы довольны. Жили бы так, чтобы ни о чём не жалеть. Отдавали бы всех себя и получали то, о чём мечтаем. Мы съездили бы вместе отдыхать, в столицу или на море. Фотографировались бы у достопримечательностей намеренно шаблонно, а потом перебирали кучу одинаковых фотографий. Ходили бы босиком по песку, бегали за холодными волнами, когда они уходили бы, и убегали бы, когда они нас настигали. Кормили бы чаек и голубей, а потом не могли бы от них отвязаться. Смеялись друг над другом и над собой, а потом падали обессиленные, но довольные. Я бы смотрел на тебя и думал, что хочу быть с тобой дольше, а не заканчивать вот так, а ты бы посмотрел на меня и спросил:
— Почему ты плачешь?
А я бы даже не подумал, что плачу. Когда бы я ещё плакал? Но ответил бы, что от счастья.
— Всё будет хорошо.
Там, где краски для нас светят ярко, где ты не испытываешь боли, где всё сложилось по-другому и ты улыбаешься, мы будем счастливы.
А сейчас – поршень движется наверх.