– Вы так много работаете… Наверное, вы и соседям помогаете, когда они просят?
– Ни за что. Что бы ни произошло, я пальцем не пошевелю.
Признаться, такой ответ меня удивил.
– Почему?
– Я слишком занят.
Несмотря на мои усилия, беседа не завязывалась. Надежды больше не оставалось. Пожалуй, мне следовало уйти. Однако я предпринял заключительную отчаянную попытку и позвал его с собой. Маловероятно, но что, если он разговорится по дороге?
– Ваша жена варит суп… Вы не проголодались? Быть может, пойдем пообедаем?
– Только за тобой, – ответил хозяин.
Как-никак, это был маленький успех. Тем не менее он стоял и не двигался с места.
– Вы же проголодались? – Мне потребовалось дополнительное подтверждение.
– Разумеется. – Пахарь едва заметно кивнул.
Я не решался сделать первый шаг.
– Садовая примула во сто крат прекраснее дикорастущей, – сказал он внезапно, так и не взглянув на меня.
Наконец все встало на свои места. Полминуты я отказывался верить, потом побледнел и спешно направился в сторону дома. Мне удалось заставить себя оглянуться, лишь отойдя на две сотни шагов. Впрочем, на что я рассчитывал? Хозяин продолжал пахоту как ни в чем не бывало. Теперь можно было идти медленнее, к тому же тяжесть прозрения с каждым шагом отнимала все больше сил.
Сделав небольшой крюк, чтобы пройти мимо жены, которая работала за мольбертом с другой стороны дома, я крикнул ей: «Собирайся, мы уезжаем». Видимо, выражение моего лица было таким, что она не задала вопросов. Хозяйка встретила нас с улыбкой и плошкой супа в руках. Я прошагал мимо, будто не заметил ее.
Мы были готовы менее чем через полчаса. Признаться, собирая рукописи и раскладывая вещи по чемоданам, время от времени я с надеждой поглядывал в окно: не возвращается ли хозяин? Периодически надежда сменялась таинственным страхом. Хотя чего бояться? Я был ему совершенно безразличен. В тот же день мы с женой уехали из Японии навсегда.
Озарение, которое снизошло на меня и повергло в благоговейный ужас, останется со мной до конца дней. Никогда прежде в моей жизни не происходило ничего более фантастического, чудесного и досадного. Вероятно, более и не произойдет. Чем дольше я живу, тем очевиднее мне становится, что через годы, через тысячи километров, на разных языках эти двое говорили не со мной, но друг с другом – англичанин, лицо которого я помнил до мельчайших деталей, и японец, черты которого вживую никогда не видел, хотя изображения этого человека, написанные моей женой, украшали каждую комнату моего дома.
– Ты что, наблюдаешь за мной?
– Да.
– А зачем?
– Есть вещи, которые мы просто должны делать, не задаваясь вопросами «почему?» или «для чего?».
– Но как же можно об этом не спрашивать?
– В подобных вопросах нет смысла. Тебе все равно никто не ответит.
– Даже ты?
– Я в первую очередь.
– А если со мной что-нибудь случится, ты сможешь вмешаться?
– Конечно смогу.
– Ты вмешаешься? Я могу быть спокоен?
– Ни за что. Что бы ни произошло, я пальцем не пошевелю.
– Но почему?
– Я слишком занят.
– Ты что наблюдаешь не только за мной?
– Только за тобой.
– Чем же ты тогда занят? Ты делаешь что-то еще?
– Разумеется.
С годами я убедил себя, что оба собеседника были, так сказать, «не от мира сего». Причем в самом буквальном смысле. Их занесло откуда-то… из другой реальности. А ведь когда случается такое, на новом месте пребывания гость может оказаться могущественным божеством. Или же, наоборот, бог иного мира, объявившись среди нас, будет всего лишь заурядным человеком.
В любом случае, вероятно, я был задуман и создан лишь как средство для разговора этих двух божеств. Или бога с человеком. Или двух обычных людей. Так или иначе, но более никакой загадки в этой ситуации, ставшей моей судьбой, не осталось. Все было ясно как день. Впрочем, нет… Одно обстоятельство так и не давало мне покоя. Из-за несвоевременного чиха я не мог взять в толк, при чем здесь примула.
Режиссер
«Мне кажется, мысль о том, чтобы стать театральным режиссером, была самой первой идеей, пришедшей в мою голову…» Положа руку на сердце это, конечно, неправда. Так, попросту, не может быть. Зато как звучит! Я бы очень хотел, чтобы будущий биограф начал мою историю этими словами, потому не устаю произносить их снова и снова. Пока я повторяю сию мантру лишь себе под нос, но надеюсь, когда-нибудь представится случай сказать их во всеуслышание после триумфального спектакля в «Пале-Рояль», театре «Анджело» или «Коммунале», на Королевской сцене или в «Олд Вик»…
Начиналось все достаточно многообещающе. Минуя в своем рассказе неизбежные стадии дошкольной и школьной самодеятельности, я с блеском поступил в университет на режиссерский факультет. От обсуждения подробностей своих студенческих лет тоже уклонюсь – все было как у всех, только значительно ярче и успешнее. Педагоги почти единогласно называли меня лучшим учеником курса. Говорили, что я их надежда, а некоторые даже связывали со мной чаяния всего «современного театра». Бытие намекало, будто все идет к тому, что я получу диплом «cum laude»[1], но именно на этапе моего выпускного спектакля произошли события, на которых стоит остановиться подробнее.