Если и можно говорить о магическом языке шаманов, то только как об арго, созданном для противопоставления таинственного шаманского действия обычному человеческому поведению.
Поставим вопрос так: если бы люди общались только в наличной трудовой ситуации, потребовался бы им язык? Трудно представить себе обилие сигналов-команд, их требовалось, видимо, всего несколько (на охоте, при собирательстве, при встрече с чужим племенем): "иди сюда", "иди туда", "бей", "берегись", "вижу (слышу)", стандартные сигналы бытового общения. Выражаться эти сигналы могли звуком и/или жестом, а обучение действиям вполне могло обойтись подражанием младших членов племени старшим, т.е. без применения каких-либо знаковых средств.
Острая необходимость в развитой знаковой системе могла возни кнуть лишь в том случае, когда потребовалось сообщить нечто о ситуации, которой не было в наличии, т.е. в условиях воображаемой ситуации. Но была ли необходимость в таком общении? Полагаем, что да.
Здесь опять должна выступить на первый план прогностическая способность первобытного человека. В условиях "поумнения" животных, при плохом качестве оружия (к животному надо было подобраться близко) смертельный риск на охоте и коллективный (требующий управления) ее характер вынуждали человека предварительно готовиться к ней.
Необходимым условием такой подготовки должно было явиться умственное расчленение всей деятельности по решению некоторой поведенческой задачи на отдельные действия: это могло произойти уже в наличной трудовой ситуации, когда вожак племени руководит деятельностью коллектива, отдавая команды к тому или иному действию. Перенос же деятельности в воображаемую ситуацию еще более обострил необходимость в членении деятельности на действия и операции и в осознании их связи в соответствующей целостности. На это обстоятельство обращает внимание А.Н. Леонтьев: «Естественными предпосылками этого вычленения отдельных операций и приобретения ими в индивидуальной деятельности известной самостоятельности являются, по-видимому, два следующих главных (хотя и не единственных) момента. Один из них – это нередко современый характер инстинктивной деятельности и наличие примитивной "иерархии" отношений между особями, наблюдаемый в обществах высших животных, например обезьян. Другой важный момент – это выделение в деятельности животных, еще продолжающей сохранять всю свою цельность, двух различных фаз – фазы подготовления и фазы осуществления, которые могут значительно отодвигаться друг от друга во времени"[15]. Подготовка к охоте и нападению на враждебное племя, очевидно, должна была состоять как минимум в распределении ролей между воинами-охотниками, в обучении при необходимости нужным действиям, в планировании охоты (нападения), т.е. в распределении действий во времени (какие действия должны выполняться одновременно, какие – последовательно).
Именно те племена, у которых объем подготовки к будущей деятельности был достаточно большим, стали сильно прогрессировать в своем социальном и интеллектуальном развитии, поскольку очевидная эффективность такой деятельности вызвала стремление к еще большей эффективности. Те же племена, которые отнеслись к подготовке без должного внимания и у которых охота носила индивидуальный характер, развивались замедленно или вырождались. У ныне известных отсталых народностей слабо выражено как хранение прошлого опыта, так и планирование будущей деятельности.
Интересный в этой связи факт сообщила газета "Штерн" (Гамбург). У племени (100 человек), обитающего на одном из Андаманских островов (Индийский океан), нет ни вождей, ни шаманов. Их средства охоты – луки, стрелы, остроги. Однако их древние ритуалы связаны главным образом с подготовкой к охоте[16]. Спрашивается, каким образом вожаки племени могли осуществить подготовку к будущему действию, воссоздать и "проиграть" воображаемую ситуацию? Может быть, к этому времени люди уже пользовались достаточно развитым звуковым языком? Но мы предположили, что до "выхода" из наличной ситуации острой потребности в звуковом языке еще не было. А те знаки-команды, которые выражали начальные элементы стандартной ситуации, были явно недостаточны для представления процесса подготовки действия.
Здесь естественно представить, что первоначальной и достаточно богатой возможностями формой знакового поведения людей явилась пантомима – драматическое действо. Широко известны подражательные способности обезьян, тяга к имитации поведения взрослых у детей, копирование трудовых движений в народных танцах. Все это может свидетельствовать о том, что у человека были возможности (психические и физические) и необходимость изображать мыслимую ситуацию в форме имитации действий, осуществляемых в реальной ситуации.
О том, что драматическое действо является самым древним видом искусства, говорят многие историки. Так, И. Гирн считает, что драма "была в ходу задолго до изобретения письма, живописи и фонетической графики, может быть, она древнее самого языка"55. Так же полагает и советский исследователь А.С. Гущин. Он в отличие от И. Гирна непосредственно связывает древнее драматическое действо с реальной производственной деятельностью. Подводя итог своим рассуждениям, он пишет: "Таким образом, в самом общении людей между собой процесс осознания человеком действительности и передача опыта этого осознания другим получили свое древнейшее воплощение в жесте и действии человека – образ воплощался действием". И далее: "…не будет очень сильной гипотезой заключить, что и древнейший образ, созданный в искусстве танца и драматизированной игры, был образом производственного действия человека"56.
Интересно, что у некоторых современных первобытных племен распространен обычай описывать в пантомиме (не в праздничном танце) недавно пережитые события, и это делается без особой практической нужды, просто для самовыражения, что противоречит естественному стремлению к экономии энергии. Возвращающиеся с войны, охоты или рыбной экспедиции люди часто таким образом воскрешают свои переживания дома в драматическом танце, исполняемом перед женами и детьми (И. Гирн).
Если пантомима исполнялась просто для эмоциональной разрядки (хотя и в этом случае ее значение было гораздо серьезнее: описывая прошедшие события, участники закрепляют в себе и передают соплеменникам информацию об этих
Гирн И. Происхождение искусства: Исследование его социальных и событиях, способствуя тем самым накоплению и передаче коллективного опыта), то можно предполагать, что она исполнялась и перед предстоящей деятельностью. Конечно, сознательно планировать в пантомиме будущую деятельность – задача психологически более трудная, чем имитация прошедших событий. Поэтому вполне возможно, что подготовка проходила в другом ключе – заручиться благосклонностью животного – объекта будущей охоты, а впоследствии и духов, устрашить враждебное племя воинственным танцем и т. д.
Может быть, не всегда сознательно, но лидер племени, наиболее сильный воин-охотник, в какой-то мере должен был учитывать условия будущей деятельности (вид и повадки животного или враждебного племени, как и когда следует напасть и т.д.) и обрисовать хотя бы приблизительные ее контуры. Естественно, что наиболее развитый лидер учитывал больше факторов и детальнее "прорабатывал" будущее поведение, сознательно или подсознательно понимая важность и эффективность подготовки.
По мнению многих исследователей, драматическое действо с самого начала было не только и не столько средством эмоционального самовыражения или настраивания на определенное поведение, сколько способом общения мыслями, передачи информации. Для выяснения значения пантомимических средств передачи мыслей на более низких ступенях культурного развития имеется достаточное количество подтверждающих фактов. Бушмены, австралийцы и эскимосы дают нам образцы высокоразвитого драматического языка (И. Гирн).