Идея божественного, или чудесного, происхождения языка прожила достаточно долго, вплоть до XIX в. И корень такой живучести, видимо, заключается в том, что она снимает
проблему: если признать существование бога, то он создал все, что есть, а пути господа неисповедимы. Даже такие крупнейшие мыслители, как Платон (IV в. до н.э.) и И. Гердер (XVIII в.), много размышлявшие над происхождением языка, в конце концов приходили к тому, что уповали на божественное начало. И. Гердер, например, писал: "Однако и со всеми этими орудиями искусства, как моэг, органы чувств, рука, мы не добились бы ничего, как бы прямо ни ходили и ни стояли, если бы не приводила все в движение одна пружина, которую заключил в нас создатель: эта пружина – божественный дар речи"8.
Вопрос о божественном происхождении языка оживленно обсуждался в науке XVIII в., что связано с активной деятельностью французских просветителей, которые с позиций гуманизма и материализма решительно обрушились на средневековую схоластику, доведя дело разрушения ее мировоззренческого ядра до логического конца. Схоластика оказалась выхолощенной, но форма аргументации в научной литературе, в частности в спорах о происхождении языка, иногда имела еще богословский характер. В терминах богословия предпочитали спорить, например, немецкие мыслители.
В 1769 г. Берлинская академия наук объявила конкурс на лучшее сочинение на тему "Могут ли люди, будучи представлены своим прирожденным способностям, создать язык?" В нем приняли участие многие выдающиеся философы Германии (Г.Э. Лессинг, И.Г. Гердер и др.).
Классик немецкой философии эпохи Просвещения и выдающийся драматург и критик Г.Э. Лессинг(1729-1781) в статье "О происхождении языка" ответил на вопрос академии отрицательно. Он так сформулировал проблему: нельзя утверждать, что существует только два решения: или чудесное происхождение языка или изобретение его людьми. Имеется третий путь: первый человек был научен языку подобно тому, как дети научаются ему от взрослых. Кто же учитель? Он единственный – это высшее существо. Конечно, соглашается Г.Э. Лессинг, нисхождение самого создателя к людям и общение с ними для обучения их языку – акт чуда, но результат его ничего чудесного не таит: люди и учились языку, и использовали его столь же естественно, как это делают дети.
Сделав такой вывод, Г.Э. Лессинг должен был показать несостоятельность второй стороны дилеммы – чудо или изобретение. Богословская аргументация здесь особенно наивна. Основной довод – доброта создателя: для изобретения людьми языка потребовались бы многие столетия и создатель по доброте своей не мог допустить, чтобы люди влачили в эти безъязычные времена существование, которое едва ли может быть названо жизнью. Бог сжалился над людьми и приобщил их к языку. Как видим, это не что иное, как реставрация идеи раввинских экзегетов.
Любопытную аргументацию, направленную против договорной теории языка (см. ниже) и в защиту его божественного происхождения выдвинул в конце XVIII в. французский философ и публицист, апологет средневекового мировоззрения и монархии Г. Бощльд (1754-1840). В своей книге "Первичное законодательство, рассматриваемое в последнее время как не единственный светоч разума" он исходит из тезиса о тождестве языка и мышления. Мы не можем произнести слово, рассуждает Бональд, если в нас самих нет внутреннего произношения (и с этим нужно согласиться). Но отсюда делается совершенно неправомерный вывод: мыслить значит говорить самому с собой внутренним словом, а говорить значит мыслить громко. Он сознательно отождествляет выражение мысли посредством слова и саму мысль: человек мыслит свое слово, прежде чем высказать свою мысль. Отсюда естественный вывод о том, что человек не мог изобрести языка, так как даже мысль о таком изобретении не могла появиться без слов.
Апелляция к богу как первоучителю языка в XVIII в. уже должна была как-то обосновываться. И основной аргумент в ее пользу – неразрешимость проблемы. Теория общественного договора о языке Ж.-Ж. Руссо произвела столь сильное впечатление на современников, что не считаться с нею, третировать ее предпосылки оппоненты уже не могли. Противники Руссо (как, впрочем, и он сам) видели самое уязвимое место в договорной теории в том, как могли люди договориться о значении слов, если не было возможности договориться, т.е. не было языка (этот аргумент используют и современные лингвисты).
Приведем для примера точку зрения профессора Эдинбургского университета Блера, опубликовавшего в 1783 г.
"Лекции по риторике и изящной литературе"". Поскольку первые люди жили разобщенными семьями, то какая сила могла объединить их и вызвать потребность в общении? Если бы даже несколько семей, объединенных нуждой или случаем, договорились употреблять некоторые знаки, то каким образом они могли распространить свой язык на другие семейства? Ведь для этого необходимо взять над ними верх (заметим, кстати, что когда одни племена захватывали другие, то они, естественно, навязывали им и свой язык).
Для того чтобы утвердился и распространился единый язык, рассуждает Блер, люди должны были объединиться. Но такое объединение с общей пользой должно предполагать выяснение намерений, что невозможно без языка. Это неразрешимое в глазах Блера противоречие, а также тот факт, что все языки удивительно схожи между собой (он, видимо, имел в виду в лучшем случае европейские языки), дают Блеру основание приписать возникновение языка божескому наставлению.
К концу XVIII в. идея чудесного происхождения языка все более трансформируется в сторону эклектического соединения с человеческими корнями речи. По мнению философов, человек не в состоянии сам изобрести столь сложное и гармоничное явление, как язык. В этом ему была нужна помощь всевышнего.
Подобную точку зрения развивал немецкий просветитель, философ, профессор Марбургского университета Дитрих Тидеманн (1748-1803). В своем сочинении "Опыт объяснения происхождения языка" он доказывал, что порядок и лад, свойственные языку, способность речи выражать тончайшие оттенки мысли свидетельствуют о божественном происхождении языка. Во всем здании языка видна мудрость и рассуждение. Но разве могли грубые и некультурные люди тысячи лет назад обладать ими? Хотя языки и становятся изящнее и богаче словами, но это поверхностные изменения, не затрагивающие их совершенной основы, правильность и упорядоченность которой люди не могли изобрести. Языки диких народов из-за их примитивности, правда, нельзя относить за счет божественного начала. Но эти народы не
обладают и разумом, необходимым для создания языка и вложенным в человека богом.
Вопрос о порядке в языке дискутируется и в настоящее время в языкознании. Все же большинство лингвистов, насколько мы можем судить, склоняются к тому, что хотя язык и есть система взаимосвязанных единиц различного уровня (фонемы, морфемы, слова, схемы словосочетаний и предложений), но разумного, логического порядка в нем мало. Язык развивается стихийно, на основе потребностей общения и психических ассоциаций. Некоторые выдающиеся лингвисты нового времени (американец Уитни, швейцарец Ф. де Соссюр и др.) считали язык плохо устроенным складом. Так что аргументация Тидеманна, которая его современникам казалась убедительной и серьезной, для нас не является таковой.
Человеческий план возникновения языка мыслится Тиде-манном в следующем виде. Сначала люди имели только представления о предметах. Благодаря представлениям появляются слова. Первым способом общения были жесты. Затем некоторые из людей, а именно духовные вожди, открыли, что гораздо удобнее общаться словами. Одно из их преимуществ состоит в том, что человек с помощью голоса может не только произвести впечатление на слушающего, но и сам воспринимать свою речь (мы бы сказали: контролировать речь легче, чем жест, позу или стихийный выкрик). Эта идея Тидеманна хотя и не объясняет перехода от жеста к слову, но оригинальна и глубока. Благодаря словам образуется разум. Но человеческий разум слаб и недостаточен, чтобы изобрести язык. Здесь необходим божественный разум, который, видимо, проявляется прежде всего у духовных вождей. Только с его помощью в язык вносится порядок и связь.