Что ж, с чисткой рыбы было покончено, началась варка ухи. Хорошо, что рядом был Агустин, именно он предложил оставить рыбы про запас, потому что первая уха была катастрофой. Есть эту жижу было просто невозможно!
Команда расположилась на палубе. Бьёрн в одиночку принёс огромную кастрюлю с ухой. Его лицо было напряжено, щёки раздуты, он всю дорогу так пыхтел, что Тот начал над ним потешаться.
- Видать ослабел крошка Бьёрн, без рому-то!
- Заткнись! - рявкнул на всё брюхо рыжий гигант, - эта гадость так воняет, что мне совсем нечем дышать!
Когда я разлил уху по мискам, то и Тот скорчил рожу. И я. Первую уху принято было пожертвовать океану.
- Это первый и последний раз, малыш! - сказал Томас, - Придумай что-нибудь получше.
Получше! Легко сказать... Это ведь рыба, что с неё взять? Наверняка ей суждено плохо пахнуть. Но на следующий день, я всё-таки нашёл способ: мы взяли оставшуюся рыбу, выпотрошили и высушили на солнце!
Рыба оказалась очень солёной. Первая дегустация (мотай на ус, очень модное слово!) прошла на ура. Команде понравился дуэт рыбы и рома.
- Не зря они оба на букву рэ, - подметил Дон.
Я обрадовался: раз мы победили голод и обуздали жажду, мы можем приступать к главному - к путешествию.
Крах, бунт, страх
Порывшись в сундуках Грегори, я собрал себе отличный костюм. Как никак, я капитан, и должен выглядеть достойно!
Мне приглянулись чётные блестящие ботфорты, но они на столь высоком и тонком каблуке, что я не решился их надеть, так что, пришлось довольствоваться сапожками поскромнее. На плечи я накинул синий камзол с эполетами, на голову надел широкополую шляпу с забавным фиолетовым пером, и натянул на лоб повязку на глаз, чтоб было удобнее смотреть в телескоп.
Команда приветствовала меня ахами и охами. Я ликовал! Уважение!
- Томас! - громко позвал я боцмана, - каков наш запас воды под килем?
Томас нахмурил брови, и, покивав головой, что-то шепнул на ухо Агустину. Тот, в свою очередь, подошёл ко мне и сказал:
- Юз, ни Томас, ни я, ни остальные не знаю даже, что такое киль. Может, ты пояснишь, для начала?
О, читатель! Как я был рад этому! Рассказать обо всех чудесах, что я вычитал! Я без умолку трещал на палубе, потом, ночью, продолжал в кубрике, до самого утра рассказывал те истории, которые успел вычитать. Но когда я сам начал проваливаться в сон, ко мне снова подошёл Агустин.
- Всё что ты говоришь, трогает моё сердце. Мне, как и остальным, хочется узнать, что случилось с Синдбадом, но ты должен просветить нас не сказками о море, а о самом море.
- Что ты имеешь ввиду, Агустин?
- Легенды о мореплавателях хороши и поучительны, но нам самим нужно стать настоящими моряками. Как они правили кораблём, Юз? Как они ловили ветер и боролись со стихией?
Я крепко призадумался. Я действительно не знал, как они бороздили моря. Мы ничего не делаем, а моряки в историях без устали работают.
Пусть мои глаза смыкались, я сделал усилие над собой и отправился в каюту капитана. Один иллюминатор был открыт, и через него влетел Альбатрос. Эта умная птица снова подсказывала мне нужный путь - она села на несколько талмудов о кораблестроении и судоходстве.
Внутри одной из книг оказался чертёж корабля.
Я развернул его.
Я прочёл книги. Это было ужасно сложно, часто мне приходилось заглядывать в словари, по часу рыскать по справочнику в поисках нужной буквы - голова совсем перестала работать, слова никак не хотели обретать смысл.
Прочтя всё, что имело смысл прочитать, я обошёл весь корабль: был на самом дне брюха - в трюме, прошёл весь орлопдек - нижнюю палубу, а ещё верхнюю, заходил куда только можно. Даже спускался на беседке за борт, чтобы рассмотреть коня со стороны воды. С пером у меня всегда были проблемы, ты наверняка заметил - мой почерк ужасен, но чертёж составить я всё-таки смог. Конечно, вышло криво - я не инженер, и не художник, и не чертёжник, даже не знаю, кем надо быть, чтоб выдумать и зарисовать целое судно. Вроде вышло сносно. Если я и ошибся в чём-то, от правды это не спасёт - различия бросаются в глаза.
Дорогой читатель, рушился ли на твоих глазах твой мир? Как сказал бы сухопутный - уходила ли земля из-под твоих ног? Я стою на палубе ровно, но сердце словно выбило с места сильным ударом волны, и упало оно прямо в желудок, и все жилы, которые скрепляли меня, перервались. Не бывать теперь покою.
Целых три дня я возился с книгами, команда в это время ждала курса - все были взволнованы предстоящем приключением. Несколько раз ко мне закрадывалась мысль, что единственный выход, это последовать за Грегори. Я не считаю товарищей дураками, они умные ребята, но сами не скоро смогут узнать правду Гиппокампуса. Верёвкой я смог бы отсрочить удар для команды. Моя шея стала бы такой длинной, как у Альбатроса... Сначала Грегори, потом я, потом...
Альбатрос испачкал лапы в чернилах, и весь пол, и книги, и чертежи, впитали в себя следы птицы. А будет ли после нас след? Я пишу столько много, а есть ли в этом смысл? Море слишком огромно, чтобы я смог найти родственную душу, которая поймёт мои каракули на бумаге. Дорогой друг! Ты существуешь? Мы вот, кажется, нет.
- Братья! Путешествия у нас с вами не выйдет, - мне давно стало страшно и пусто, но голос я смог сдержать, говорил громко и твёрдо. Волна не дрожит, когда бьёт, и капитан не имеет право мямлить, когда разбивает надежды. - Я изучил всё, что только смог найти... Возможно, вы не поймёте сразу, или не поверите мне, но то, что мы с вами живы - просто чудо.
Чайки слишком громко разорались и спустились ближе к нам. Своими крыльями они начали задевать нас, одна сбила с моей головы шляпу. Но я продолжал, а команда, отмахиваясь от птиц, слушала.
- Это сложно, и я не понял сразу, а поняв, не поверил, но дело в том, что мы - не на корабле.
- Ха, глупости, мальчик-капитан! - Бьёрн пришиб своей могучей рукой одну чайку, - мы в море, но ходим и не тонем, а как можно не утонуть в море? Только корабль поможет!
- Это так, но...технически, это не корабль. Мы не можем управлять им. Сейчас я покажу вам.
Я растянул на палубе чертёж парусного фрегата, и, для сравнения, изображение нашего судна. Лица застыли в изумлении. Леон помрачнел, Агустин закурил, Томас снял треуголку - они поняли.
- Видите, как выглядит судно? У него есть паруса, мачты, такелаж, шлюпки, якорь. У нас же - одни названия, и то - кубрик и каюта - не делают коня кораблём. У нас ничего нет, Гиппокампус словно вырезанная деревянная фигура, полая внутри и с ровной спинкой - верхней палубой для нас. Он не тонет, но на этом его способности заканчиваются.
Агустин заглянул мне прямо в глаза, и я осознал, насколько он стар. Мне стало нестерпимо его жалко. Вот он - иссохший под солнцем, с почти белёсыми глазами, как он ещё может видеть? Из книг знаю, старикам положена смерть, но как я этого не хочу.
Я оглядел всех разом, понял, что многие не осознают, в какой беде мы находимся. Когда Гот начал громко доказывать брату, что мы с лёгкостью заставим Гиппокампуса ударить по волнам хвостом и в считанные дни достигнуть берегов Крита, я совсем ослаб и все мои бессонные ночи за чертежами вырвались в крике:
- Да мы все прокляты!
Мои слова затерялись в криках чаек. Никто больше не обмолвился словом, лишь гадкие птицы не признавали тишины. Мне казалось, что я схожу сума, хотя, наверное, я давным-давно потерял рассудок.
- Всё это время мы тонули в бутылке с ромом! Наше судно - просто кусок дерева, понятно! Нет здесь ничего, и там - я указал на горизонт, - для нас ничего нет. Мы застряли здесь, понимаете вы или нет? Каждую ночь мы засыпаем в зелёном зареве, и для чего... какой смысл просыпаться, если выхода нет? Этот... этот конь, он не отпустит нас никуда, мы просидим на его спине целую вечность! Мы не путешествуем, мы отматываем срок!