Спарроухоук откинул голову и хрипло расхохотался.
— Если ты волнуешься за свою красивую задницу, то могу тебя на этот счет только успокоить. Никакого развития событий не будет. Дочь Чихары последняя. А она уже мертва. Похоже, она была единственным членом той семейки, которую мы прошляпили в ту судьбоносную ночь. Среди живущих в этом жестоком мире она уже не значится. А это следует понимать так: можешь вздохнуть с облегчением, только не захлебнись от полноты чувств воздухом.
Раттенкаттер вздохнул. Однако, спокойствие по-прежнему отсутствовало в его голосе.
— Будем надеяться, что все обстоит именно так, как ты изобразил. Мне достаточно тех хлопот, которые я имею, работая в этом очумевшем от власти и собственной значительности в городе, чтобы беспокоиться еще о том, что кто-то крадется по твоим следам от самого Сайгона. Боже, мне надо почаще дышать свежим воздухом.
— Могу это желание только приветствовать.
— У меня в Мериленде есть загородный дом. Почти круглый год пустует. Дурак я! Вот где жить-то надо человеку!
Спарроухоук дотянулся до ножа, которым вскрывают конверты.
Ему было до смерти скучно проводить время за разговором с этим недоноском. Раттенкаттер даже не знал, что представляла собой опасность, а уже поджал хвост. Действительно дурак! Попробовал бы он иметь дела с макаронниками!..
Спарроухоук сказал:
— Похоже, супруга зовет меня к ужину. Хорошо сделал, что позвонил.
— Слушай, у тебя есть мой телефон. Если услышишь что-нибудь, — что-нибудь, о чем мне следовало бы знать, — тут же позвони, о'кей?
— Буду всегда на связи. Чао.
Спарроухоук улыбнулся.
Вдруг до него донесся звон разбитого стекла с кухни... Это окно... Сторожевые псы, бегавшие вокруг дома, мгновенно залились зверским лаем. Шум подняли такой, что сразу стало ясно: на территорию вторгся нарушитель.
Спарроухоук мгновенно был на ногах. В руках у него блестел на солнце ствол «Магнума», выхваченного из левого ящика стола.
Вместе с холодной испариной пришло отрезвление.
— Пап, что это было?
Спарроухоук бросился бегом на кухню.
— Понятия не имею! Куда ты?
— В столовую. Я накрываю на стол. Мам?
Спарроухоук вылетел на порог кухни раньше своей дочери. То, что он там увидел, потрясло его настолько, что он тут же бессильно осел вниз по косяку и выронил из рук оружие.
— О, боже! О, боже! О, боже! — повторял он.
На полу, покрытом линолеумом серого оттенка, лежала истекающая кровью Юнити Спарроухоук. Ее глаза неподвижно были устремлены в потолок. Стрела с сине-белым оперением вошла сбоку в шею и вышла с противоположной стороны.
Валерия ринулась мимо отца на кухню, резко замерла на месте, схватилась руками за лицо и через несколько секунд уже, рыдая в голос, повалилась рядом со своей матерью.
— Мам? Мам? Ма-ам? О, боже! Мам, ответь мне! — Она обернулась на Спарроухоука. Во взгляде ее было безумие. — Надо срочно отвезти ее в госпиталь! Помоги! Мы должны что-то делать!
Спарроухоук почти ничего не соображал. В голове у него стоял туман. Но он отрицательно покачал головой.
— Слишком поздно.
Он слишком много видел в своей жизни разных смертей, чтобы машинально, с первого взгляда определять безнадежность положения.
Он подошел к дочери на ватных ногах и поднял ее с пола.
— Она умерла. Мама умерла.
Валерия уже потеряла над собой контроль. Она стала вырываться и кричать:
— Нет! Нет! Ты лжешь! Мы должны отвезти ее!..
Через минуту она сломалась. Прижимаясь к отцу изо всех сил, она только рыдала. Она ненавидела отца за то, что он сказал о смерти матери, она ненавидела сейчас саму жизнь за то, что она так жестока, оскорбительно, унизительно жестока до самого своего конца.
Спарроухоук прижимал дочь к себе, склонив голову ей на плечо. Собственные слезы жгли ему щеки. А внутри распространялся холод. Холодная ледяная пустота. И она медленно подбиралась к сердцу.
Догадка была невероятна, но он знал, что не ошибся.
Он поднял голову, воздел глаза к потолку и закричал:
— Юнити!
И снова прижался к дочери.
Валерия слышала, как отец слабо прошептал:
— За что, Робби?.. За что?..
— Мне очень жаль, мисс Спарроухоук. Примите мои искренние соболезнования, — проговорил Деккер.
— Валерия, — представилась она и с любопытством осмотрелась вокруг. Дежурное отделение в этот час было почти пустым. — Совсем все не так эффектно, как показывают в кино...
Он также огляделся вокруг себя.
— Картины засижены мухами, окна не мыли в течение нескольких лет, батарея течет... И вообще, мне кажется, что много дней назад за нее заползло что-то и там подохло... Во всяком случае на это, по-моему, указывает запах. Впрочем, наше дежурное отделение типично и мало чем отличается от любого другого дежурного отделения в Манхэттене. Комната ежедневного и массового пользования.
На дворе стоял Сочельник. Деккер задержался сегодня на работе вместе с двумя другими детективами. Все трое уже собирались с минуты на минуту уходить. Но вдруг зазвонил телефон. До этого он уже имел удовольствие разговаривать с Валерией Спарроухоук по телефону дважды, теперь она позвонила в третий раз и попросила встречи с ним.
За десять дней до этого была жестоко убита ее мать. Стрелой со стальным наконечником. Власти посчитали, что это просто необычный несчастный случай: какой-нибудь охотник на оленя неверно прицелился. «Охотника», конечно же, не нашли. Поскольку не было никаких арестов и никакого расследования, дело заглохло.
Она сказала:
— Спасибо вам за то, что вы нашли немного времени для меня.
— Не за что.
Она была красива. Но скованна, вся напряжена. Темные круги под глазами, пальцы, теребящие носовой платок, глаза, смотрящие во все стороны одновременно.
— Мой отец не станет говорить на эту тему, — сказала она. — Но он подозревает Робби Эмброуза. Я слышала, как он упомянул его имя буквально через несколько минут после того, как мама умерла... И упомянул его именно в этой связи... Но после этого он уже больше ни разу не вспоминал Робби. Я думала, что после того, как мы вернемся из Англии, где маму хоронили, он откроется мне. Но...
Она пожала плечами и беспомощно улыбнулась Деккеру. В этой улыбке была мольба.
— Речь идет о моей маме, понимаете? Я должна знать, почему и за что с ней сделали такое? — Она стала утирать повлажневшие глаза платком. — Кто-то же должен рассказать мне всю правду! Я надеюсь, что вы... что вы...
Она прижала руку ко рту, чтобы не зареветь в голос.
Деккер сказал:
— Вы надеетесь на меня потому, что я был с Эмброузом и вашим отцом шесть лет назад в Сайгоне?
— Да... Мой отец пару-тройку раз называл ваше имя. Он говорил, что вы ведете расследование против его компании. Это ведь правда?
— Уже не веду. Меня сняли с того дела. Что же касается Робби, то я могу сказать вам о нем, наверно, только то, что вы и так уже знаете. Он не любит женский пол.
— Да, мне можно было бы этого не говорить. Я это уже давно подозревала. Он пытался скрывать это, но я-то видела. И знаете... Мне сейчас пришло в голову... Если Робби убил мою маму, то он сделал это намеренно и хладнокровно! Он не мог целиться в отца, а случайно попасть в маму, потому что отец был совсем в другом конце дома в тот момент! Робби... Он убил ее намеренно! Намеренно! Намеренно и хладнокровно...
Она прижала платок ко рту.
Деккер кивнул:
— Да. Когда ему кажется, что он кому-то должен, — в данном случае вашему отцу, — он возвращает долг именно в подобном стиле. Думаю, все это имеет отношение и к тому, что в настоящее время Робби является федеральным информатором. Мне надо серьезно подумать над этим в свободное время... Сейчас Робби находится под опекой федеральной программы защиты свидетелей. Никто не смеет прикасаться к нему. В следующем месяце он поедет в Париж на престижный турнир по карате, а после него...