— Ну?
— Кто-то таким способом хочет повысить свою способность к самообороне. Другие делают это ради гимнастики и физического развития. Неважно. Скажи, в чем секрет? Как стать таким, как Робби Эмброуз?
Робби, никого не стесняясь, почесал в затылке.
— Не знаю... Но думаю, что самое главное тут — уверенность в себе. То есть, понимаешь... Недостаточно надеяться на победу. Надо твердо знать, что ты победишь. Твердо знать! А уже на втором месте одаренность, занятия и опыт. Но с самого начала ты должен работать над собой в том плане, чтобы достигнуть такого высокого уровня уверенности в себе, чтобы не оставалось ни малейшей тени сомнения относительно твоей победы.
— А каким образом можно стать столь уверенным в себе и своих силах, даже если зеркало не хочет с этим соглашаться?
— Ну, во-первых, зеркало должно с этим согласиться. А, во-вторых, тут нет ничего сложного. Ты готовишь себя. Физическая подготовка в общем виде, спарринги, бег, упражнения на растяжку мышц, ну и прочее в том же роде. Не ленись — работай. А главное: верь, что все это приведет тебя к победе.
Телевизионщик придвинул микрофон к самому лицу Робби.
— Это должно быть что-то вроде выполнения священных обрядов и ритуалов?
Улыбчивый Робби взглянул на него сверху вниз, одной рукой отодвинул микрофон в сторону, пальцем ткнул репортеру в грудь и проговорил:
— Вот именно, старик. Вот именно.
Было еще темно, когда Деккер начал свою ежедневную утреннюю пробежку в Центральном Парке. Но он знал, что пройдет всего несколько минут, и за холмами Ист-Сайда и за высотными домами с крашеными стеклами выглянет небольшой красный диск. Он бежал по направлению к перекрестку на Семьдесят Второй улице. По самому центру проезжей части, держась подальше от асфальта, где был лед и почерневший снег. В утренние часы парк был закрыт для дорожного движения, так что Деккер мог свободно располагать его пустынностью по своему усмотрению. По крайней мере обычно ему никто здесь не мешал.
Деккер был одиночкой. Он был неспособен посвятить всего себя какому-нибудь человеку. Его бывшая жена Марла часто говорила:
— Господи, Мэнни, зачем ты выстраиваешь вокруг себя эту глухую стену?! Зачем ты держишь меня снаружи? Ведь мы же в конце концов одна семья!
Деккеру было что ответить на эти слова. Его ответ принес бы ей боль, хотя она прекрасно знала, какой он будет. Деккер мог бы разрушить свою стену только перед одним человеком на свете. Перед Мичи. Но Мичи погибла. С того самого времени он отгородился в душе от людей и полностью отдался карате. Сделать это было нетрудно, так как занятия боевыми искусствами требовали полной отдачи, полного внимания и всего свободного времени. Карате выпрямляло человеческое сознание, будило к жизни дух воина, помогало обрести уверенность в себе, спокойствие внутри себя. Мэнни знал, что если хочет чего-нибудь добиться, то должен полностью погрузиться в мир карате, забыв обо всем другом на свете по мере возможности. Серьезно заниматься карате — означало балансировать на стыке, на грани двух мощных культур, — Востока и Запада, — и при этом не переступать этой границы ни в ту, ни в другую сторону.
Так что Деккер жил, не посвящая себя людям. Он был сторонним наблюдателем, прохожим, который все время идет мимо мира людей. Удовлетворение и душевное насыщение навещали его только в доджо. Его можно было назвать счастливым, так как жизнь в одиночестве позволяла ему создавать свои собственные законы и правила. Ему не нужно было наступать на горло своей песни из-за другого человека. Может быть, поэтому он и стал информатором департамента полиции. Он мог себе позволить такой риск.
Достигнув Семьдесят Второй улицы, он повернул назад. Теперь он не просто бежал, а на бегу выполнял тренировочные удары кулаками и локтями, ритмично выдыхая пары морозного воздуха. Затем он свернул в сторону и побежал параллельно замерзшему озерцу, вдоль берега которого через каждые пятьдесят ярдов были установлены большие таблички с предупреждением: «ВНИМАНИЕ! ТОНКИЙ ЛЕД!»
«Это про меня, — думал он, пробегая мимо. — Танцую на тонком, ломком льду. Я не хочу делать больно Ромейн. И не хочу, чтобы Ле Клер делал больно мне».
Ромейн Реймонд в настоящую минуту спала в его квартире. Прежде чем уйти на зарядку, он долго любовался этой красивой, двадцатипятилетней танцовщицей. Даже сон не сглаживал ее потрясающей чувствительности, которой так славились ее танцы. Ее длинные, темные волосы рассыпались по подушке. Худенькая рука с полусогнутыми пальцами покоилась также на подушке рядом с головой. Ее колени были чуть согнуты, словно она собралась выполнить сложный поворот прямо в постели. Одеяло сползло с обнаженного плеча и остановилось на мягком бугорке груди. Ее поза говорила одновременно о невинности и чувственности. Это слияние двух противоположностей было отличительной чертой Ромейн. Это была на удивление наивная женщина, бескорыстная и бесхитростная, в то же время настолько в сексуальном плане требовательная, что каждая ночь с ней представлялась Деккеру испытанием на физическую выносливость. Вот и в эту ночь ему удалось поспать не более четырех часов. Однако, он заставил себя встать до рассвета, чтобы выполнить утреннюю пробежку.
Накануне вечером они собрались вместе на ужин, чтобы отметить ее день рождения. Потом вернулись к ней. Тогда-то и позвонил ее муж Дориан. Он был пьян и оттого противно сентиментален. Ромейн боялась, что он позвонит еще, — а, может, еще, чего доброго ввалится в двери! — поэтому она уговорила Деккера взять ее к себе. У себя дома Мэнни преподнес ей шесть поделок «оригами» к дню рождения. Она с молчаливым восторгом наблюдала за тем, как он выбирал из пачки листы цветной бумаги и удивительно ловко делал из них звезды, птиц, цветы... В свое время этому искусству его научила Мичи, которая была терпеливым и требовательным педагогом. Под ее неусыпным руководством он в конце концов стал делать поистине красивые вещи.
А затем они сели прямо на пол перед камином и стали пить вино. Разговаривали, смеялись. А потом Ромейн включила радио. Отыскав какую-то испанскую станцию, она медленно разделась и, оставшись лишь в бледно-лиловой, тонкой ночной рубашке, начала исполнять перед ним сальсу. Делала она это так естественно и сексуально, что он просто не мог оторвать от нее глаз, позабыв обо всем другом на свете.
Ромейн была действительно одаренной танцовщицей, которая любила мир танцев, но ненавидела бизнес танцев. Ей нравилось смотреть на цыганок и бродвейских танцоров, которые устраивали представления, когда им хотелось, а в основном жили нормальной жизнью. Ромейн ненавидела дисциплину, просмотры и отказы, из которых, казалось, только и состоял шоу-бизнес. Все, что она хотела делать, — это танцевать.
За несколько недель знакомства с Деккером она узнала о нем только то, что он является инструктором по карате и занимается с учениками в доджо, которое располагалось недалеко от «Линкольн Центра», где и ее танцевальная студия.
Деккер держал от нее в секрете свою настоящую профессию. А теперь ему казалось, что уже поздно говорить Ромейн правду, даже если бы он и хотел этого. Он боялся разрыва. Мир полицейских был очень узким, корпоративным и опасным. Немногие женщины отваживались быть частью его. Марла пыталась изо всех сил, но безуспешно.
Танец Ромейн «завел» Деккера, и она отлично это знала и видела. Огонь из камина бросал на нее причудливые блики оранжевого оттенка и тени. Поворачиваясь в этих отблесках, она расстегнула бюстгальтер и открыла ему свои полные, покачивающиеся в ритм движениям тела груди. Прежде чем он успел схватить ее, она со смехом увернулась.
Деккер подался за ней, не вставая в пола. Он схватил ее за лодыжки, — чтобы не упасть, ей пришлось опуститься на пол, — и притянул к себе. Он зарыл свое лицо в ее грудях, увлажняя нежную кожу своим языком. Ромейн зажала в зубах мочку его уха, затем принялась ласкать ее быстрыми и легкими движениями. Ее язык пробуждал в нем пожар, подогревал страсть такого накала, что он даже не знал, удастся ли ему ее полностью удовлетворить?