Деккеру было ясно одно, — вне зависимости от оружия, фигурировавшего в преступлении, — злоумышленник отличался большой наглостью и действовал хладнокровно и изощренно.
Что означало убийство Молиза? Просто злодейство, замкнутое именно на Поле, или предупреждение для кого-то еще? Кто его наказал? Мафия?
Деккеру было известно о том, что отец Молиза поклялся своим именем жестоко отомстить тому, кто лишил жизни его любимого сына. Деккер не завидовал участи преступника. Хорошо ли он подумал о своей безопасности перед тем, как покончить с Поли? Детективу много чего было ведомо о темных делах Поля Молиза старшего. Однажды, — это было еще до Кастро, — старик оторвал ухо человеку, который предал его, затем привязал его к канату за кормой рыболовного катера и с открытой раной выпустил в море с кубинского побережья. Он смотрел, как акулы разрывают окровавленного беднягу на части, и довольно улыбался.
Гуляя по Японскому саду, Деккер и Мичи остановились, чтобы полюбоваться на высокий фонарь Касуга. Он был выбит из камня в виде миниатюрной пагоды. На нем были высечены знаки зодиака. Находясь на этом месте, нельзя было думать о насилии и жестокости, но... было очень трудно не думать об этом. Во время разговора с Канаи в галерее «Кливленд» тот упомянул перед Деккером и Эллен Спайсленд о кайшаку. Каратека, который насилует и убивает. Эллен слушала японца очень внимательно, накапливая в уме информацию. Деккер видел это по ее лицу. Он чувствовал, что она решила совершить кое-какие следственно-розыскные действия в отношении этого заинтриговавшего ее кайшаку.
В настоящее время у самого Деккера собственных забот было невпроворот. Ле Клер. Оперативная группа. Обычная полицейская работа с Эллен: от попыток совершения развратных действий с малолетними до вооруженных налетов на магазины и дома, от драк до изнасилований в местных школах. И потом, ему не стоило забывать еще и о том, что он информатор для департамента полиции.
Кайшаку.
Когда они уже направлялись к выходу из бруклинского ботанического сада, Деккер обронил в разговоре с Мичи это слово — кайшаку. При этом она сжала его руку сильнее. И продолжала внимательно слушать.
Когда он закончил, она задумчиво проговорила:
— Это очень похоже на почерк действий некоторых ваших солдат во Вьетнаме.
Деккер внезапно остановился.
— Черт возьми, точно! Ты права! Их называли «двойными ветеранами». А кайшаку, насколько я понял, это немножко другое?
Они возобновили движение к выходу из парка.
— Да, — ответила она. — Он, если можно так выразиться, страховщик того, кто решился на сеппуку. Для самурая сеппуку — это самая почетная смерть. Это одна из форм самонаказания, и только очень уважаемым людям позволено прибегать к ней. У человека, который собирается совершить сеппуку, должен быть кайшаку, друг, умеющий обращаться с мечом. Во время процедуры он стоит за спиной самоубийцы, и если тот начинает испытывать излишние страдания от боли, он избавляет его от них. Ты ведь знаешь, как делается сеппуку?
— Да. Нож вонзается глубоко в левой стороне живота, затем перемещается через весь живот направо и потом вверх.
— Это очень болезненная процедура, — тихо сказала она. — Иногда человек не выдерживает... Вернее, у него не выдерживают нервы и он не может сделать то, что должно быть доведено до конца во имя спасения его чести. Иногда люди даже пытаются убежать. Чтобы избавить их от боли и бесчестия, кайшаку при помощи своего меча обезглавливает их. Мы, японцы, считаем это проявлением высшей степени милосердия относительно сеппуку. Женщины сводят счеты с жизнью иначе.
— Как?
Она остановилась и обернулась назад, чтобы взглянуть на храм, стоявший на холме и видный даже с большого расстояния. Слова ей давались с большим трудом, это было видно.
— В артерию. Сюда. — Она показала на своей шее какое-то место.
Мичи взглянула на Деккера, и тот увидел в ее глазах слезы.
— Это почетная смерть для уважаемых людей. Когда ты не хочешь, чтобы тебя обесчестили, опозорили враги...
Она не могла продолжать. Деккер нежно обнял ее. Таким, как Мичи и ее сестра, с детства должны были быть известны правила сеппуку. С самого детства!.. Теперь Мичи была взрослой. Мысль о сеппуку уже не должна была так потрясать ее.
Значит... Сеппуку сыграло какую-то черную роль в жизни Мичи? В течение последних шести лет, что они находились в разлуке?
Деккер хотел получить ответы на свои вопросы. Но он просто продолжал прижимать ее к себе и молчал.
Несмотря на то, что дочь Канаи наконец покинула Америку и ей не грозила никакая опасность, японец очень хотел, чтобы кайшаку был обезврежен.
— Я являюсь одним из почетных устроителей турнира на приз суибин, который пройдет в Париже в следующем январе, — сказал он Деккеру в галерее.
— Я этого не знал, — ответил детектив. — Это наверняка выльется в грандиозное шоу.
— Хай. Для меня будет великим позором, если этот кайшаку окажется среди участников. Я боюсь делать такое предположение, но, по-моему, вполне вероятно, что так все и случится. Ведь он, судя по всему, является опытным и искусным каратекой... Такие, как он, всегда принимают вызовы к бою, а последних на этом турнире будет предостаточно.
— Не представляю себе, каким образом вы сможете «отсеять» его. Ведь не станете же вы выяснять всю подноготную каждого участника? Туда съедутся сотни каратистов со всего мира.
— Вы оказали бы очень большую услугу нам и самой идее боевых искусств, если бы арестовали его. Или... — он глубоко вздохнул, — избавились бы от него до начала турнира. Я понимаю, что остановить его непросто... Но это должно быть сделано.
«Только без меня, — подумал с досадой Деккер. — Мне хватает своих забот с Ле Клером».
Деккер и Мичи вошли в центральный корпус ботанического сада. Тут и там проходили занятия «кружков по интересам»: кого-то учили восточной живописи, кого-то фотографии, других — сажать орхидеи, разводить цветники, изучать мировую флору.
После долгих уговоров со стороны своего друга Мичи согласилась зайти в один класс и показать людям, как из бумаги можно делать животных. Инструктор и класс притихли, внимательно наблюдая за ее руками, которые спокойно и ловко превращали листы желтой, синей, зеленой, розовой и оранжевой бумаги в маленьких оленей, птиц, медведей, орлов... Мичи работала споро и была погружена в себя так, как будто находилась в комнате совершенно одна.
То, что она творила, казалось настоящим чудом, волшебством.
Только закончив, Мичи подняла глаза, увидела, какое внимание обращено на нее, и смутилась. К ней подошла инструктор, — это была седовласая женщина, носившая очки в толстенной оправе и опиравшаяся на палку, — и взяла со стола бумажного оленя. В ее глазах блестели слезы восторга, когда она тихо проговорила:
— Я... Я никогда еще не видела в жизни ничего подобного! Неужели красоту можно создать так легко и быстро?..
От полноты чувств она наклонилась вперед и поцеловала Мичи. Класс зааплодировал.
Инструктор так трепетно держала в своих руках бумажного олененка, как будто он был живой.
— Прошу прощения, мисс... Можно мне это оставить здесь?
Мичи оглянулась на Деккера.
— Асама, — представилась она. — Мишель Асама.
— Мисс Асама.
— Да, конечно.
Все присутствующие тут же поднялись со своих мест и окружили стол, на котором были расставлены изумительные поделки.
Деккер так гордился своей любимой, так гордился!.. Он взял со стола несколько листочков цветной бумаги и опустил их в карман ее меховой шубы. Она его учила делать из бумаги цветы и животных еще в Сайгоне, но, посмотрев на то, что она сделала сейчас, детектив понял, что он ничему не научился. Но хочет научиться.