- Да не знаю я никакого Троппа! - только тут Вертура сообразил, что неумытый, в дорожном плаще, в забрызганной по подолу грязью мантии и при оружии, он действительно выглядит как налетчик из леса - я не громила. Я вообще не знаю что у вас за дела с этим вашим Троппом, и мне нужен кто-то, кто может нотариально подтвердить, что Тильда Бирс это именно вы. Вы можете предоставить такого человека?
- Капитан Мелле. Мой покойный муж, сходите на кладбище спросите у него - дерзко ответила хозяйка кухни, подошла к окну и согнала с него кошку - и я уже пятнадцать лет как не Бирс. Что вам от меня нужно? Говорите быстро, иначе я закричу.
Ее тонкая, необычно жилистая рука, перехватив подол халата, сжалась на краю таза с кипятком на плите.
- Марк Вертура - с трудом подавив раздражение, приложил ладонь к груди, тяжело вздохнул, представился детектив - я служил с вашим двоюродным братом. Его звали Мацл. Мацл Авраам Бирс. Он мертв, погиб при исполнении в феврале 1535го в Мильде...
- Я знаю - опустила руку, но все также неприветливо ответила женщина - тетка Вигго писала мне. А вы тот самый детектив, о котором пишут все газеты. Что вам угодно?
- Я привез для вас письмо от сэра Михаэля Эрнеста Динмара... - объяснил Вертура, достал из поясной сумки конверт - вы уметете читать? Или вам прочесть...
- Умею - перебила, ответила женщина - подождите.
Она отвернулась, взяла от умывальника полотенце, утерлась им. Прошлась гребешком по прямой челке над красиво очерченным, разгоряченным от жары высоким лбом. Разорвала конверт, взяла со стола в углу, где под иконами на конторке лежали исписанные листы грязно-бурой дешевой бумаги и несколько таких же пожелтевших от сажи и дыма книг, пенсне, отерла о передник покрытые складками от воды и золы руки, надела его на нос. Придерживая рукой, несколько раз пробежала глазами аккуратный, написанный каллиграфическим почерком текст.
- Здесь сказано о векселе - с недоверием и надеждой в голосе сказала она, подняла внимательный взгляд на Вертуру - я точно никому потом не буду должна? Это шутка или очередное мошенничество?
- Никому - ответил уже изрядно утомленный этой напряженной беседой детектив - сэр Динмар дал мне приказ, чтобы оставшееся жалование вашего погибшего при исполнении брата, его личная посмертная выплата, а также наградная подвеска капитана полиции Мильды были переданы вам в руки лично.
- И где все это? - спросила хозяйка кухни, уставилась на Вертуру с еще большим подозрением..
- На почте. Я отправил их до востребования двумя письмами. В дороге всякое может случиться, я не рискнул везти их при себе.
- Шутник! - усмехнулась собеседница, горько покачала головой и снова посмотрела на таз с кипятком на плите.
Но Вертура отогнул полу плаща и, продемонстрировав прикрепленную к ремню портупеи массивную серебряную цилиндрическую подвеску с тремя параллельными бороздами, отвязал шнурок и протянул ей.
- Теперь я больше не капитан полиции Мильды Вертура - криво улыбнулся он - думаю, как жена капитана, вы знаете, что это.
Тильда Бирс бросила на него внимательный взгляд.
- Простите, капитан - отгородилась ладонью, отстранилась от его жеста - но, если вы действительно тот, кем представились, то лучше деньгами. Я не хочу, чтобы потом пришли ко мне с обвинениями и обыском, что что-то пропало, когда я стирала чье-нибудь белье или мундир.
- Ну вы и женщина! - покачал головой Вертура - ладно, не верите мне, приходите в полицию. У меня нет времени бегать к вам на дом. Отдел Нераскрытых Дел, спросите меня. Я подготовлю для вас конверт, придете, заберете его под расписку.
- Все хватит - покачала головой она. В ее взгляде читались недоверие, отчаяние и мольба одновременно - уходите.
Вертура уже было совсем разозлился, не зная как убедить ее, но все же в очередной раз сдержался, достал из поясной сумки горсть монет, отсчитал несколько серебряных.
- Десять марок - сказал он как можно более веско - я вычту их из вашего векселя. Заплатите за ваши комнаты, за которые вы должны.
И положил деньги на стол рядом с тазом для стирки.
Так и не прикоснувшись к ним, Тильда Бирс с ненавистью уставилась в глаза детектива. Вертуре стало жалко ее: благородная, образованная и порядочная женщина, опустившаяся после смерти мужа за грань нищеты, вынужденная стирать белье, чтобы прокормить детей и выучить их грамоте, чтобы хотя бы у них был какой-нибудь шанс добиться чего-то большего в жизни, чем нелегкая солдатская доля, кружка юва и закопченный угол в бараке для наемных рабочих и артельщиков.
- Приходите за остальным в полицию - снова сказал он ей и, развернувшись, спешно покинул квартиру.
В коридоре все это время его ждал паренек, проводивший его наверх. В свои четырнадцать он был уже крепок как настоящий оруженосец и ростом немногим ниже детектива. Не сказав ничего, он отошел с дороги полицейского. Пряча за спиной остро отточенный топор для колки дров, пропустил Вертуру на выход, вышел во двор вслед за ним.
- Молодец что защищаешь дом - доставая кисет, бросил ему Вертура, на что юнец только презрительно передернул плечами и скривился.
- Будешь курить?
- Буду - только ответил тот и без лишних разговоров принял щепоть табаку - так вы тот самый, из Мильды? - с сомненьем и интересом глядя на Вертуру, басом, с напором, поинтересовался он. Со звоном вбил топор в бревно, достал из широкой латаной штанины грубо выжженную из куска дерева трубку. Вертура протянул ему спичку, тот прикурил ловко и быстро, со сноровкой присущей всем заядлым курильщикам.
- Нет, я барон Эмери лично - тоже закуривая, точно также грубо, но весело, ответил ему детектив.
Завидев что они курят, побросав свои дела, вокруг начали собираться и остальные дворовые мальчишки, чем вызвали жгучее неудовольствие у сидящих вокруг костра, чистящих овощи женщин.
- Хорош табачок! - похвастался перед всеми, похвалил парень и протянул трубку младшему брату, пареньку лет одиннадцати. Тот с важным видом затянулся, но, похоже, слишком глубоко, выпучил глаза и закашлялся, едва не уронив ее на землю.
- Учись курить, сержантом будешь! - крикнул кто-то.
Вертура махнул рукавом на прощанье и вышел на улицу.
***
Поев у жаровни рядом с мостом, детектив явился в контору в седьмом часу вечера. Зашел через парадные двери и второй этаж, вошел в отдел. Дюк, мрачный, по виду сильный и напористый человек с угрюмым квадратным лицом и огромными ручищами, что сидел за столом дежурного у входа, встретил его тяжелым взглядом. Грубо и цепко поймав детектива за ремень, как это делают все полицейские, требовательно спросил.
- Вам во сколько сказали быть?
Вертуру охватило омерзение: ему показалось, что у служащего глаза отдают желтизной, а во рту отчетливо, как у альбиноса, выделяются клыки, но подавив в себе первое желание взять и ударить хама мечом по голове, он брезгливо и резко отцепил от себя его руку и вошел в зал, полностью проигнорировав вопрос, чем, похоже, привел его в бешенство.
- Ау! Что глухой что ли?! - гулко и громко, на весь зал, закричал ему Дюк, еще больше разозленный таким пренебрежением. Вертура уже было подумал, что сейчас начнутся выяснения на повышенных тонах, но этого не произошло. Еще какое-то время, приняв агрессивную позу, Дюк сидел развернувшись вполоборота на стуле, недовольно и страшно глядел ему вслед, но через несколько секунд успокоился, отвернулся и снова обратился к своему рабочему журналу в котором ему полагалось помечать происшествия, письма и время прихода и ухода служащих полиции.
- А, леди Анна все так вас хотела! - распахивая объятия и энергично кланяясь, бросил ему от своего стола доктор Сакс и прибавил лукаво - видеть, разумеется, не более чем!
Крепкий и невысокий, с брюшком, в длинной рыже-бурой, похожей на академическую мантии, квадратных очках и кожаной жилетке со шнуровкой, он сидел за своим столом, навалившись на край грудью и, казалось, что только и ждал того, как Вертура войдет в зал, чтобы высказать ему эту заранее заготовленную, как будто похожую на шутку, реплику. У доктора было плоское расширяющееся книзу бритое лицо и толстый хвост длинных кучерявых волос неопределенного серо-русого цвета. На голове он носил платок поверх которого, надевал шпаку или капюшон. Кто-то из полицейских в коридоре уже шепнул детективу, что под платком почетный мэтр скрывает плешь, что проела ему жена, которую он бросил в Столице, оставив ее с шестью детьми.