Во главе отряда шли отважный капитан Форнолле с сержантом. За ними следовали шестеро вооруженных, облаченных в стальные латы, держащих наготове короткие мечи для боя в помещении кавалеров. Принцесса и прикрывающие ее Парикмахер, лейтенант Кирка и Ева, осторожно двигались в середине процессии. Когда они были наверху, на тесной площадке, где за массивными перилами, навевая неуютные мысли о разверзшейся под ногами высоте, темнела, колыхалась тенями, глубокая черная шахта лестницы, дно которой не могли подсветить сверху газовые фонари, оказалось что дверь ведущая на этаж действительно заперта и Камердинер сказал, что еще несколько часов назад сам ходил здесь и она была открыта.
За дверью стояла тишина. Лейб-инженер отстранил сержанта с топором и, спросив разрешения герцогини, получив утвердительный ответ, достал инструменты и в несколько приемов открыл замок. Все отпрянули назад: прямо на пороге друг на друге лежало три мертвых тела с застывшими, перекошенными отчаянием и болью, синими, окровавленными лицами. Доктор Фонт присел рядом с ними, констатировал смерть от удушения.
В обе стороны от лестницы тянулся темный и широкий арочный коридор. В него выходили двери разделенных не доходящими до потолка деревянными перегородками комнат. В дневное время суток свет из окон длинных и узких келий по обеим сторонам прохода свободно проникал и в центральный коридор так, чтобы для его освещения не требовалось ни ламп, ни свечей. Сами двери по сторонам были тоже не глухими. В окошки были вставлены фанерные жалюзи. Но если днем тут всегда, даже в пасмурную погоду, стоял приглушенный уличный, отраженный от белого сводчатого потолка свет, а ночью на стенах горели мягкие электрические светильники, то сейчас здесь было темно. Только на белых изгибах арок над высокими, в полтора человеческих роста, переборками лежали едва различимые в непроглядной темноте черно-багровые отсветы стоящего за окнами неба. Темно было и в самих комнатах. Тусклые лампы не позволяли заглянуть в них, узнать, что творится за запертыми дверьми, но когда одну из них, запертую изнутри на засов, вскрыли топором, то обнаружили на постели беспорядок и следы борьбы, а на полу, у шкафа, задушенного мужчину, с синим, застывшем в мольбе и страхе лицом и переломанными, раздавленными костями груди.
Справа от лестницы коридор уходил далеко в темноту, а сразу же слева темнела стена с грифельной доской расписания дежурств и объявлений. Рядом темнела приоткрытая, отчего-то незапертая двойная дверь: весь третий этаж был разделен на просторные секции парами капитальных стен, между которыми располагались отдельные комнаты старших служащих и смотрителей, кладовые для белья и служебные помещения. Секции же были мужскими и женскими, отдельно была секция для младших слуг, отдельно для юнкеров, отдельно для девиц, отдельно для семей с малыми детьми. Обычно тут всегда было людно и шумно, кто-нибудь постоянно ходил и говорил, но сейчас, следуя приказу об эвакуации почти все служащие, кроме самых необходимых, покинули дворец и, в соответствии с инструкцией, заперли двери своих комнат и апартаментов. Но что удивляло и страшило гораздо больше чем безлюдье так это то, что по пути отряд принцессы Вероники не встретил ни одной из многочисленных кошек, что проживали во дворце, радовали глаз посетителей, жильцов и служащих, шкодили, веселили своими выходками и оберегали имущество от мышей и крыс.
В обычное время множество этих мелких хищников, как простых маленьких серо-зеленых, черных и рыжих, так и огромных сторожевых, постоянно отиралось в герцогском парке, неподалеку от кухни и в близлежащих помещениях. Сидели на подоконниках и на лестницах, в клумбах, на дорожках, на камнях, на шкафах, под стенами. Жмурились, грелись на солнце, собирали свои молчаливые, не менее важные чем в герцогской министерской гостиной, советы, мяучили, клянчили угощения, путались под ногами, точили когти, прыгали на столы, царапались, дрались, но с наступлением багровой мглы все они внезапно исчезли, как будто бы их и не было никогда здесь. Оставили свои подушечки и свернутые старые, проеденные молью, негодные людям пледы, мисочки с молочной кашей у стен и ящики с песком, растолкали от дремоты своих пожилых мудрых патриархов, отдыхающих перед теплыми каминами и печами на диванах и креслах, забрали шаловливых крошечных котят и, как будто пройдя через известные только им, кошкам, неприметные ходы и щели, ушли в какие-то свои, неведомые людям, потусторонние убежища.
Остались только серая, гибридная, кошка, любимица рыжей Лизы, что все время спала на подоконнике на папках с документами под фикусом в ее кабинете и просыпалась только когда хозяйка хотела поиграть с ней, и которую, как наглую подделку, не признавали другие кошки и коты, и трехголовая, красноглазая, сидящая на руках у Евы, Мина.
- Смотрите! - сказал кто-то, указал на темный, зловещий и бездонный пролом в стене. Выглядел он так, как будто что-то с силой выдавило, сорвало с шурупов прикрывающую выход вентиляционной шахты тонкую деревянную решетку изнутри. Плотник подвинул табурет, встал на него и заглянул в дыру. Кавалеры осторожно прошли к приоткрытой двери, вошли в смежное помещение. Принцесса Вероника пошла за ними, заглянула следом.
Тут, в просторном проходном зале между двумя капитальными стенами располагался гардероб. Резко пахло сильной и камфарой, которые использовали для дезинфекции. Свет газовых ламп едва достигал середины комнаты, выхватывал из темноты большой стол для хозяйственных работ, дверцы огромных платяных шкафов, где хранились белье и одежда и конторку с письменным прибором и раскрытой, переложенной закладками, толстой учетной книгой. Слева, за неплотно прикрытой дверью в спальню распорядителя бельевой виднелся тусклый багровый свет окна. Принцесса Вероника огляделась, сделала шаг к ней, заглянуть, узнать как там, но не успела совершить и пары шагов, как Мина на руках Евы внезапно завизжала, завыла так громко и страшно, что все остальные звуки и голоса потонули в ее крике, сорвавшись в сторону и, с силой оттолкнувшись лапами, разорвав когтями Еве ее защитный жилет, яростно прыгнула в угол, к стене. Свет ламп померк, стало непроглядно темно, вокруг запрыгали какие-то чужие, потусторонние тени, но испугаться или даже вскрикнуть, никто не успел: загремело железо, кто-то задел за угол броней, заскрежетал меч. Бесформенная и черная, извивающаяся ни на что непохожая фигура у которой как будто бы было три глаза, что с воем Мины зелеными тусклыми щелями кровожадно вспыхнули в темноте, бесшумно выскользнула из угла. Дыхнуло жаром и смрадом не то какого-то насекомого, не то раскаленной машины. Лейтенант Кирка, что стоял к ней ближе всех, бросился наперерез, заслоняя собой герцогиню, но не успел. В последний момент принцесса вскинула руку, заслоняя раскрытой ладонью лицо и шею, как сильный рывок и удар вывернули ей плечо, бросили в сторону с такой силой, что она, отшатнувшись и, потеряв равновесие, оступившись, больно ударилась спиной и локтем о стол. Страшно захрустела разорванная ткань, заскрежетала сталь, блеснули выпученные от ненависти, немигающие горящие багровым огнем, глаза и пасти Мины. Засверкал наносящий необычайно стремительные, едва различимые человеческим глазом удары, меч. Черная, с коротким сегментированным туловищем, исполненная бесчисленных радужных огней, фигура, скользнула в сторону, уклоняясь от них. Кто-то бросился в атаку, запоздало прикрыл щитом герцогиню. Парикмахер белым крылом вскинул руку, дохнуло жаром, комната наполнилась ослепительным, обжигающим жидким огнем и едким дымом. Какая-то горящая масса слепо ударилась о стену, отброшенная пирокинетическим ударом, упала в угол, но тут же опомнилась, захрипела, завизжала, бросилась к шахте подъемника для белья и, оставляя за собой текущий рыжим дымным пламенем след, кубарем бросилась вниз.