Когда Фанкиль и его спутники вернулись в морг, то обнаружили, что за столом смотрителя никого нет. Вызвали по делу - пожал плечами, рассудил один из санитаров, и как будто работа уже была завершена, уселся на скамейку. Печь была все также закрыта. Фанкиль открыл ее и, заглянув внутрь, убедившись, что в тусклом свете приглушенного газового рожка над конторкой регистратуры на дальней стене, в ее темных недрах просматриваются грязные ступни мертвого тела, с лязгом задвинул дверцу.
- Все, работайте - устало распорядился он и уселся за стол в ожидании смотрителя, чтобы внести в журнал запись о том, что тело, участвовавшее в сегодняшнем следственном эксперименте, в соответствии с инструкцией, успешно кремировано.
Служащие устало закивали, зашли с другой стороны печи и принялись засыпать уголь в бункер. Один из них взялся за топор, вяло, спустя рукава, принялся колоть щепки. Фанкиль немного удивился тому, что уходя, смотритель морга оставил прямо так у всех на виду, следы своего пьянства на рабочем месте, совершенно не стесняясь того, что кто-нибудь зайдет и обнаружит их. Но он отогнал от себя эти навеянные тяжелой усталостью и недосыпом мысли, понюхал отдающий дрожжами и хлебом, налитый в фужер самогонный спирт. Откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Он устал настолько, что ему казалось, что еще немного, и он уснет прямо здесь.
Санитары закончили приготовления и засветили кремационную печь. С тех пор, как они принесли уголь, прошло уже четверть часа, а смотритель так и не явился. Фанкиль пожал плечами, взял перо, сам заполнил журнал и сам же сделал себе выписку. Заставил одного из санитаров расписаться в ней.
***
На улице было темно, холодно и ветрено. Где-то за домами, над северной частью города полыхали вспышки грозы. Яростно хлестал ливень. Фонари не горели, сумрачным каменными ущельями убегали в дождливую темноту улицы и проспекты. Темны были и окна богатых домов, где всегда горел электрический свет, но теперь только слабо теплились огни керосиновых ламп, газовых рожков и свечей. Полицейский постовой у ворот объяснил, что из-за грозы выключили электричество, и света нет во всей Гирте, разве что в нескольких самых богатых домах и в герцогском дворце. Что в одиннадцать часов вечера будет введен комендантский час и никому не рекомендуется в одиночку отходить далеко от перекрестков и проспектов. Но Марисе было все равно на такие предупреждения. Свет отключали часто, а не бояться темноты на улице она привыкла еще с приюта, с детства, к тому же на проспекте было достаточно много спешащих домой к ужину пешеходов и верховых, а у моста, на перекрестке проспектов Булле и Рыцарей несли постоянную вахту полицейские патрули. Самым опасным сейчас было попасть в темноте под копыта всадника или кучера, что вел свою лошадь вслепую, низко надвинув капюшон или шляпу, чтобы укрыть лицо от тяжелых порывов ветра и напористых косых струй бьющей как будто сразу со всех сторон воды. Стараясь держаться ближе к домам, Мариса прошла от проспекта Булле два квартала и свернула в сторону моря по улице генерала Гримма. Она зашла в лавку на углу, где, как она уже не раз видела из окна, покупал еду детектив. Взяла все для бутербродов, чаю и выпить.
Когда Мариса поднялась в комнату Вертуры, то с каким-то сожалением для себя обнаружила, что в ней никого нет, шторы задернуты, как она сама и оставила их в прошлый раз, а в самой комнате темно и как-то уж совсем холодно, неуютно и сыро.
Мариса тяжело вздохнула - пока она шла она вся промокла насквозь, не помогли ни толстый длинный плащ, ни зонтик. Нащупав в темноте стул с высокой спинкой, она поставила на него свой саквояж, что собрала еще днем в своей комнате на квартире леди Хельги, зажгла керосиновую лампу на столе, сняла плащ, повесила его на вешалку. Набрала щепок, которые с прошлой растопки остались у поленницы, зажгла свечу, накапала на отсыревшую газету воска и затопила печь. Когда щепки разгорелись, подложила дров и прикрыла модную, полупрозрачную, изготовленную из жаропрочного матового стекла, дверцу. Присела на кровать перед ней. Огонь затрещал, полился радостным живительным светом. От его трепетных рыжих сполохов, что вскоре весело заиграли на стенах и потолке, все преобразилось. Поток ароматного, отдающего смолой и горьким дымом жара быстро отогрел замерзшие руки и колени. Стало уютно и тепло - почти как у себя дома - подумала Мариса.
- Здесь нет кофейника - внезапно спохватилась, сказала себе Мариса, как-то сразу догадавшись, чего не хватало ей здесь все это время - кто тут жил, раз не пил кофе? Что за человек!
Она поставила на печь чайник. Рядом, на край, чтоб просохли, пристроила свои старые, давно прохудившиеся, сапоги. Достала из корзинки зеленщика конверт с чаем, насыпала в фужер щепотку чаинок, чтобы залить их кипятком и разбавить ликером из бутылки.
- На ярмарке надо будет купить меду - подумалось ей. Скоро будет совсем холодно и будет постоянно идти дождь, будет сыро и можно легко заболеть...
Она открыла свой саквояж, переоделась в сухую одежду. Свою длинную черную тяжелую юбку и нарядную красную рубаху с широкими рукавами, украшенную собственноручно расшитыми желтыми и серебряными цветами на груди. Посмотрелась в зеркало, с сожалением взялась за свою перевитую траурной бело-синей лентой косу, расчесала, оправила длинную челку, уложила посимпатичнее. Брызнула духами себе на волосы и грудь, попыталась улыбнуться. Но получилось плохо, если не сказать, что фальшиво. Тогда она зажмурилась и, представила, как придет Вертура, захочет обнять ее. Она наигранно-жеманно отвернется, но все же позволит ему взять себя за плечи, постарается сделать серьезное лицо и не улыбнуться, словно у нее есть к нему какое-то чрезвычайно важное дело. А он будет спрашивать, что с ней такое и почему она то ласкова с ним, то злится. От этих мыслей ей самой стало смешно и весело. Она открыла глаза и снова посмотрелась в зеркало, улыбнулась своему отражению.
Она подвинула стул, подсела к столу и достала из поясной сумки свои рукописи. Подложила под них несколько черновиков, чтобы не скрести пером по столешнице. Закурила трубку, с трудом открыла присохшую пробку чернильницы, что стояла тут, наверное, с незапамятных времен, окунула в нее перо.
- Какая чепуха эти ваши каннибалы, Лео! - внезапно подумалось ей. Мариса выдохнула дым, сложила листок вдвое и положила его к черновикам, которые она комкала, чтобы потом почистить ими трубку или отереть от грязи сапоги.
Гроза громыхала где-то далеко на севере. За окном лил дождь. В печи с треском горел огонь. Мариса оставила письмо, погасила лампу, легла на мягкую кровать, заложила руки за голову, совсем как Вертура, положила ногу на ногу и уставилась в рыжий от сполохов пламени потолок. Приятные мысли наполнили ее сердце.
- Как хорошо, здесь никто не мешает, никто не теребит... - внезапно подумалось ей - а что я вообще ссорюсь с ним?
Пришла ей в голову внезапная мысль. Ведь сейчас он где-то едет на коне сквозь хлещущие в лицо дождь и ветер, или пережидает непогоду в сырости и темноте и, наверное, думает о ней.
- Точно думает - сказала она себе - я это чувствую, иначе быть не может.
Она прикрыла глаза и подтянула плед. Радостные мечты о том, что она обязательно останется завтра здесь, сядет за рукописи и начнет свой роман, который она так давно хотела написать, и будет работать над ним, а потом придет Вертура и обнимет ее, как единственную женщину в своей жизни, кружили ей голову, тревожили ее восторженное сердце. Приятные мысли клонили в сон, за шумом дождя не было слышно ни звуков дома, ни шума вечерних улиц Гирты. Все тревоги, обиды и беспокойство, все осталось за порогом этой комнаты, все дурное и неприятное было смыто и унесено прочь этим принесенным северо-восточным ветром ливнем. Радость ожидающей своего мужчину в своем доме женщины наполняла ее душу и от этих мыслей ей впервые за долгие годы, захотелось осенить себя крестным знамением, поблагодарить Господа Бога за то, что хотя бы в мечтах, хотя бы на эти минуты, совсем ненадолго, она может забыть все то, что произошло с ней и без оглядки на прошлое, обстоятельства, дурные предчувствия, страхи и мысли, почувствовать себя по-настоящему счастливой. Она очень устала за день, ей очень хотелось спать, но она старалась перебороть сонливость, только для того, чтобы подольше насладиться этими яркими и радостными мыслями о том, как Вертура вернется к ней, ляжет рядом, ласково и настойчиво коснется ее руки, обнимет. Как все плохое уйдет и все изменится и что у нее тоже есть надежда...