Его лоб и щеки горели с недосыпу. Он очень устал и выдохся, но ощущение что наконец-то его отпустили на свободу, свежий морской воздух, что теплыми потоками овевал его руки, лицо и шею, предавали ему сил, разгоняли путающиеся в голове, сумбурные мысли. В приподнятом настроении детектив перешел через мост и обернулся посмотреть как там, на покинутом им северном берегу реки.
Будь он путешественником, он непременно бы восхитился этой живописной панорамой холодной синей, играющей на солнце, воды и видом круто спускающегося к ней, укрепленного плитами серо-черного камня противоположного берега. Громадами темных городских кварталов над рекой, стенами длинного, тянущегося вдоль воды от моста и до горы, бастиона и башнями крепостных ворот над мостом, украшенными черно-красно-лиловыми вымпелами Гирты. Живописными густыми кронами покачивающихся на ветру по-северному темно-зеленых, высаженных по периметру плаца комендатуры, по ту сторону реки, дубов и тополей, через гущу которых просматривались рыжие стены здания полицейского дома и выглядывали угол и пирамидальная крыша отдела Нераскрытых Дел. Величием опоясавших вершину горы, прикрывающих с моря северные районы города, могучих стен крепости, над которыми светлел, поднимался высоко в ясное голубое небо, подсвеченный пронзительным полуденным солнцем украшенный золотым крестом шпиль собора или церкви.
В этих одновременно простых и суровых, местами примитивных, а местами даже мрачных и угрюмых очертаниях было что-то настолько выразительное и настоящее, что впечатленный этими узкими и тесными, мощеными истертым булыжником, улочками, зубцами крепостных стен и башнями, вымпелами и исполненными в вычурной, диковатой манере высокими и торжественными красно-черно-желтыми фасадами домов, детектив непроизвольно поймал себя на мысли, что должно быть вот оно: будь он художником, именно с таких пейзажей он рисовал бы картины и иллюстрации к романам про рыцарей, героев, вечной любви и легендарных сражениях прошедших лет.
Полюбовавшись черными и синими флагами на набережной на кованных фонарных столбах в виде обвивающих деревья и кусты змей, миновав монолитный, больше похожий на форт, чем на дом, шестиэтажный квартал с широкой лестницей и высоким, украшенном рельефами со сценами быта и войны, портиком, на первом же перекрестке детектив свернул на проспекте Булле, прошел по нему три квартала в сторону залива, и, выйдя к длинному белокаменному забору, за которым плотной живой стеной были высажены высокие черно-зеленые ароматные сосны, свернул вдоль него на улицу идущую параллельно проспекту Рыцарей. Здесь, из праздного интереса пытаясь заглянуть в сосновый парк за высоким белокаменным забором, детектив отошел на противоположную сторону улицы. Присмотревшись, приметил, что в просветах между деревьев светлеет крыша какого-то длинного, стоящего в глубине сада параллельно улице, роскошного двухэтажного дома с высокими, во всю стену, окнами и ослепительно-белыми нарядными мраморными стенами.
Миновав забор, выйдя на перекресток с проспектом генерала Гримма, детектив пересек его и, определив крайнюю парадную в угловом доме, вошел в высокую, тяжело громыхнувшую на тугой пружине, расположенную рядом с аркой, ведущей во двор, дверь. Здесь, в длинном холле со светлыми стенами и высоким сводчатым потолком было прохладно, свежо и тихо. Холодный голубоватый отсвет полукруглого окошка над входной дверью лежал на вымощенным черно-белыми каменными шашками полу. Дверь в комнату консьержа была раскрыта настежь. Из нее тянуло терпким запахом свеженалитого чая и недавно наколотыми смолистыми поленьями. Откуда-то сверху слышались тихие, приглушенные толстыми арками и стенами неразборчивые голоса. Глухо и далеко застучали шаги, хлопнула дверь.
- Комната номер два, чая не нужно - без лишних предисловий произнес пароль детектив. Обратился к наливающему в чашки себе, и кому-то, кто наверное вот-вот должен был зайти в гости, чай, внимательному пожилому господину в клетчатой пелерине поверх строгой черной мантии и полосатом черно-бело-зеленом шарфе, судя по всему, консьержу.
Старичок насторожился, замер с шестиугольным фарфоровым чайником для заварки в руках, недоверчиво и яростно прищурился, пригляделся к посетителю так, словно намерился вылить ему чай за шиворот, и скептически, даже как-то насмешливо, ответил.
- Что-то не похожи вы на Полковника - и прибавил рассудительно - но раз чая не нужно, так не нужно.
Он отставил чайник, открыл шкаф на стене и выдал детективу ключ с биркой.
- Второй этаж направо и до конца. Дрова тут, внизу - указал на дверь чулана консьерж, начал перечислять без всякого выражения - колонка под лестницей. Горячая вода в титане у меня в пять утра. К семи еще теплая, бакалейная за углом, цирюльник во дворе, баня по улице ниже. Не дебоширить, ночью не шуметь. Уборка и обед в аккредитацию не включены.
- Да, благодарю - вежливо дослушав его, кивнул детектив и поднялся на второй этаж. Нашел нужную комнату рядом с окном на улицу, почти прямо над парадной дверью, через которую он входил. Отпер ее выданным ему ключом, вошел, заложил изнутри засов и упал на кровать. Он настолько устал, что его сил хватило только на то, чтобы снять с горящих, воспаленных ног свои тяжелые, на шнуровке и толстой подошве, старые обшарпанные башмаки, отщелкнуть карабин перевязи с мечом, расстегнуть застежки портупеи и мантии на груди. Закончив с одеждой, бросив перевязь и мантию в кресло и изголовья постели, он отвалился на ароматные, пахнущие терпким застарелым одеколоном подушки, перекрестился лежа и закрыл глаза. Даже чтобы укрыться плащом или пледом, у него больше не было никаких сил.
***
Под окнами громко, яростно и злобно гавкал какой-то большой и шумный пес, заливался, захлебывался лаем, сердился. Гремели колеса повозки, цокали копыта коней. Щелкнул хлыст, раздался грозный оклик. Собака на миг притихла и, видимо отскочив, снова принялась лаять на верховых. Хлопнул выстреливший пистолет, пес замолчал и тихо жалобно заскулил.
- Что-то плохо стреляешь, Грег - назидательно и весело обратился к кому-то, обрадованный случившимся представлением пассажир - смотри, промахнешься, сожрет тварь твоего Герцога, что будешь делать?
- Простите, ваше высочество, оплошал, пистолет кривой! - браво отвечал всадник гарцуя под окнами комнаты детектива. Его испуганная резким звуком выстрела лошадь недовольно храпела, перебирала копытами.
- Так что, значит, оружейника пороть?
- Никак нет, ваше высочество! - все также бодро отвечал грум - искривился на вашей службе от усердия!
- Стрелять бы вам, как языком молоть - с затаенной ядовитой обидой, бросил ему собеседник и застучал по борту кареты кучеру - поехали!
Вертура лежал на кровати, на спине, заложив руку за голову, смотрел в потолок, слушал, как дворники переругиваются, что делать с еще живым, но тяжело раненым псом, пока, в конце концов один не согласился забрать его к себе.
- Все кровью залил - качал головой первый дворник.
- Как будто лошадиный навоз вас не смущает, достопочтимый! - важно и едко отвечал второй. Пес уже не скулил, притих, дышал тяжело и мелко.
Вертура поднялся с постели, приметив бутылку на столе, с трудом отвернул присохшую от времени пробку, понюхал, вылил в стоящий рядом немытый как будто много лет кряду фужер, загустевший от старости, оказавшийся на вкус вином, напиток. Протиснулся между кроватью и просторным, как у начальников или лордов, письменным столом к окну, из которого открывалась живописная панорама залитой жарким солнцем улицы и густых темно-зеленых пихт в парке с белым дворцом, через перекресток от дома детектива.
Пса внизу он так и не увидел, похоже, тот лежал под самыми окнами, у стены. Сразу под окном и чуть сбоку, у парадной, покачивались спины и плечи переговаривающихся дворников. На обоих были старые, вытертые мантии и серые шерстяные, похожие на поддоспешные солдатские, жилеты. Простоволосые, немытые головы обоих укрывали, войлочные армейские, какие надевают под шлем, чтобы было не больно, когда бьют, колпаки.