— А потом?
— Ты пролежала в больнице два дня. Потом я тебя выкрал ночью. И историю болезни забрал. У них остались пустые железные корочки от нее и пустая кровать без тебя. А в приемном покое тебя не успели зарегистрировать. Я должен был прийти туда позже и все оформить, но не хотел оставлять тебя одну. Так что ты не была в этой больнице.
— Так надо?
— Да. Ты не была в психушке.
— Хорошо. А где я была?
— Лежала дома, вот в этой квартире, о существовании которой, по-моему, забыли даже мои родители, и не хотела никого видеть. Даже Чуму.
— Она уехала?
— Нет, Чума хочет пожить немного в Израиле. Я поселил ее в твоем доме.
— Шука! — сказала я возбужденно. — Надо ехать к Роз и с ней — в квартиру Гитл. Там картины Марека. Если их найдет Шлойме — ой, что будет! И надо забрать папку из моего шкафа. Гитл привезла мне эту папку вместе со свадебным платьем. Там мое приданое. Там есть рисунки Шагала.
— Хорошо, — спокойно ответил Шука, — позавтракай, и мы поедем в Ришон. А твой шкаф я закрыл и ключик положил в карман. Даже неудобно — разве нужно закрывать что-нибудь от Чумы? Но — ничего не поделаешь. Военная привычка.
Военная привычка закрывать шкафы на ключ? Ну да! Это же не шкафы, а шкафчики в раздевалках и еще ящики столов, небольшое пространство для личного и единичного. Вот и весь Шука. Я хорошо вышла замуж. У меня замечательный муж. Гитл постаралась. При чем тут Гитл? И зачем мы едем в Ришон?
— Мне кажется, надо навестить Роз, — твердо и спокойно произнес Шука.
Мы нашли Роз на ее рабочем месте, но она была нехороша. Отечная, тяжелая и дышала с присвистом и бульканьем. В больницу она ехать отказалась, а оставить ее одну мы не могли.
— Домой не поеду, в больницу не поеду, — прохрипела Роз. — Я хочу умереть тут.
Мы решили положиться на «скорую», они там лучше знают, как уговаривают сумасшедших лечь в больницу.
— Отек легких, — смертельно перепугалась молодая докторица и, не задерживая себя разговором с Роз, воткнула ей иголку в вену. Потом вторую. Потом поставила капельницу. И позвала санитаров. Роз пыталась что-то сказать, но ничего, кроме бульканья, у нее уже не получалось. «Скорая» понеслась с воем, мы еле поспевали за ней. Но за то время, что мы искали парковку и пробивались в приемный покой, Роз успела посинеть.
— Роз! — крикнула я. — Где мои картины? Где картины Шмерля? У Гитл дома?
Роз повела из стороны в сторону головой, напоминавшей в ту минуту кочан почерневшей капусты.
— А где они? Где?
Роз повторила движение головой и пошевелила руками, явно пытаясь их скрестить.
— Что? Роз, милая, попытайся объяснить.
— Ты их никогда не найдешь… — остатки голоса с шипением прошли через губы Роз. Так выходит воздух из проколотой покрышки.
И все. Роз не стало.
В ее квартирке картин Шмерля не оказалось. Не было их и в квартире Гитл. Обстановка в этой квартире была совсем нищенская: самодельные кровати, самодельный стол, накрытый клеенкой. Ни вазочки, ни цветочка.
Оказалось, что, пока я путешествовала в Париж, Гитл забрала из моего дома все до единой картины Малаха Шмерля и все его рисунки. Не осталось ни-че-го, кроме моего описания этих работ, заготовок к каталогу, который я собиралась выпустить.
— У меня нет даже фотографии Гитл, — пожаловалась я Шуке.
— Почему же? Я попросил снять на видеокассету хасидский оркестрик. И это было как раз перед тем, как Гитл пустилась в пляс. Пленка уже у меня. Только я не знаю… не знаю, можно ли тебе ее смотреть. Давай посоветуемся со знакомым психиатром.
Звали знакомого психиатра Гай, он обожал тушеную капусту с сардельками. А я была мастером этого деликатеса. Гай полностью одобрил поведение Шуки в больнице и долго гоготал, представляя себе, как утром его коллеги не нашли ни пациентки, ни ее документов.
— Так им и надо! — кричал он сквозь набитый капустой рот. — Мы не полицейское государство! Человек имеет право сойти с рельс, и нет никакой нужды сообщать всему свету, что с ним это случилось!
— Ну, если психи начнут разбегаться из больниц и шастать по улицам, из этого черт знает что может получиться, — возразила я.
— С ней все в порядке, — сказал Гай, взглянув на Шуку. — Она даже слишком нормальная. Включай свою кассету. Заодно и я посмотрю, что это там было за психоделическое явление. Может, вам кто-нибудь подсунул в свадебный торт колесико, порошочек или травку?
— Я этот торт не ела, — ответила я нетвердо и взглянула на Шуку. — Не ела?