А биографию надо придумать сионистскую, но не очень, чтобы не начали копать. Сионисты, они штучный товар, все пересчитаны. Пусть будет таким, слегка сионистом, чуток помешанным авантюристом. Баб надо ему придумать, разбитые сердца, ужасные трагедии. Опять же, не слишком ужасные. Все равно всех баб придется убивать молоденькими, чтобы дети-наследники не объявились.
Поначалу проект мне понравился, но потом я его зарубила. Живой художник-фальсификатор — это проблема. Еще поверят в созданную нами легенду о его гениальности, хлопот тогда не оберешься. Нет, необходимо раздобыть где-то картинок тридцать высокого качества, выполненных одной рукой. И… почему бы заранее не договориться с этим художником о мистификации? Ему же лучше. Реклама и все такое. Живет себе какой-то неизвестный миру, но талантливый албанец, азиат или африканец. А мы делаем из него сиониста? Бред, все бред!
Женька предложил оставить эту идею и вернуться к морскому дну. В конце концов, от подполковника не убудет, если мы с Женькой впарим нескольким его клиентам амфорки или монетки постороннего происхождения и не проведем эти операции через кассу. Он же не делится с нами доходами от макового сапа.
Женька говорил уверенно, а я испытывала неудобство. Честно заработанные комиссионные меня больше устраивали. Поговорив с Шукой, приятелем Кароля, Женька перешел на мою сторону. С подполковником такие шутки шутить не рекомендовалось. Решили подождать его возвращения, а если он ничего дельного не привезет, менять хозяина. Правда, надувать кривого Сулеймана нам тоже не рекомендовали. Все шло к тому, что нужно открывать свое дело. Женьке — переходить на откровенное браконьерство, то есть — на археологическое пиратство, а мне — брать на себя ответственность за реализацию некошерного товара. Пока же — набирать клиентуру и составлять себе имя.
Однако одна амфорка сама выскользнула из рук и пролетела мимо кассы, а за ней пришел заказ на целую трирему этих амфор и кратеров. Дело было так: мы с Женькой уговорились поужинать в кафе. А у него был славный денек, на морском дне обнаружилась потонувшая посудина с большим грузом глины. И Женька припер одну амфорку с собой, чтобы показать мне, какая она целехонькая и гармоничная. Мы поставили амфорку на стол и стали спорить о периоде и месте ее изготовления. А дамочка, сидевшая за соседним столиком, вся из себя натуральный лен и туфельки от Гуччи, запала, как говорится, на эту амфорку. Подсела к нам и стала торговаться.
Цену она предлагала завышенную, но при этом явно была готова дать больше. А когда амфорка вместе с Женькиной спортивной сумкой перешла в ее владение, сунула нам записочку с адресом. Мол, требуется штук двадцать этой старины для оборудования дома в Иерусалиме. Она сама — модный дизайнер. А дом — в Старом городе. И ей хотелось бы украсить его именно вот такими древностями. Сертификаты не нужны, она понимает в этих вещах и видит, что амфора подлинная.
Мы и продали весь Женькин улов за такую сумму, что голова кругом пошла. А Женька, принципиальный Персей, велел положить всю сумму, за вычетом трети, на которую он купит какое-то приспособление для своей яхты, в банк, как основу совместного капитала, необходимого для раскрутки нашего художника-фантома.
Подполковника Женька решил взять на себя. Мол, это он велел мне продавать его амфорки и монетки налево, пусть с него и спрашивает. Получалось, что Женька оказался вовлеченным в экспедицию по спасанию меня, и это обстоятельство пробило брешь в его фригидности. Мой Персей стал оживать, проявлять чувства, заявлять права и все такое прочее. Если бы у меня хватило мозгов как следует и до конца играть вечно испуганную и бесконечно благодарную Андромеду, дело могло дойти и до свадьбы. Но характер не изменишь. И тут появилась Луиз. Привела ее к нам Чума. Не чума, а Чума. С ударением на первом слоге и по-польски плюющим «ч».
А что такое Чума, это надо рассказывать отдельно. И рассказ получится не для слабонервных.
2. Куриная Мадонна
На Блошином рынке в Яффо нет блох, и Бенджи считает, что это его заслуга. Когда его спрашивают, что это значит, Бенджи рассказывает, как провел роту по минному полю, и ни один человек не пострадал, хотя мины были старые, иорданские, и никто не знал, как именно и где именно они закопаны. Мне так и не удалось разгадать, как иорданские мины связаны с яффскими блохами, но я верю Бенджи. Он, если чего не знает, в этом, конечно, не признается и соврет. Но если знает, ему можно верить. Про мины Бенджи знает, потому что в военное время он сапер. И про блох знает, потому что в мирное время сидит в своей лавке старья на Блошином рынке.