Эту точку зрения оспаривали (172), но нет никаких причин сомневаться в том, что Гитлер оттачивал свои геополитические взгляды под влиянием таинственного Хаусхофера, который, между прочим, преподавал геополитику Рудольфу Гессу в бытность того в Мюнхенском университете. Помимо этого, Хаусхофер был посвящен во многие тайны Востока. Хотя верно то, что Хаусхофер в своих объемистых научных сочинениях не высказывался за радикальное противостояние с Советской Россией, он тем не менее оставлял открытой альтернативу между «паназиатским движением Советов» и «пантихоокеанским альянсом англоамериканцев», с одной стороны (173), и одобрением активного геополитического партнерства с Британией — с другой (174). Такая позиция в действительности не оставляла выбора; она слишком хорошо совпадала с действиями более поздней нацистской дипломатии, собиравшейся подписать перемирие с Россией только затем, чтобы позднее уничтожить ее с помощью (как надеялись нацисты) Британии*.
* См. главу 5.
В заключительной части книги геополитические цели Третьего рейха раскрываются со всей возможной полнотой. «Цель немецкой внешней политики, — вещал Гитлер, — заключается в подготовке повторного завоевания свободы на будущее» (175). Британия действительно претендует на роль мирового гегемона, но у нее нет никакого интереса в том, добавлял Гитлер, чтобы «полностью стереть Германию с лица земли», что привело к «господству Франции на континенте». Следовательно, делает вывод Гитлер, поскольку (1) «стремлением Британии было и остается недопущение усиления могущества континентальной державы», (2) «французская дипломатия всегда будет противодействовать искусству британского правящего класса» и (3) «неумолимым смертельным врагом германского народа была и остается Франция», постольку верно самое первое утверждение: приоритетом Германии является союз с Британией (176). Первое из этих утверждений не учитывает, что оно в первую очередь может быть приложено к самой Германии и является повторением ложной надежды на то, что Британию удастся привлечь такой дешевой приманкой, как гипотетическая враждебность Франции, тогда как на деле Британской империи самой судьбой было предписано всеми силами противиться евразийскому объятию. Никакие задабривания не смогли бы заставить Британию изменить такое понимание условия сохранения своего господства.
Во время Первой мировой войны, признавал Гитлер, «нам следовало опереться на Россию и обратиться против Британии». Но «сегодня условия изменились» (172). Сегодня «сама судьба, — настаивал фюрер, — подает нам желанный сигнал». Судьба отдала Россию во власть большевиков. Германия начнет наступление на Восток, так как именно с Востока нависает истинный, исконный враг. Для того чтобы рассеять возможные сомнения своих британских читателей, Гитлер на минуту допускает последствия германского альянса с Россией: если бы такой альянс состоялся, утверждал Гитлер, «Франция и Британия обрушились бы на Германию со скоростью света». Война на германской территории привела бы к опустошительным последствиям, ликвидировать которые, опираясь на ничтожную промышленную базу России, было бы абсолютно немыслимо. Представленная Гитлером имитация союза с Россией была чистой абстракцией, так как никакое объединение не было возможно с большевиками, «этими отбросами человечества», для которых Германия являлась «следующей крупной мишенью» (178). Таким образом, вероятное евразийское объятие было представлено, проанализировано и безусловно отвергнуто.