Угроза была очевидной. Опасность была серьёзной и совершенно прозрачной. Гитлер не мог допустить скопления русских армий на границах Райха, рискуя однажды получить удар в спину с Востока. Необходимо было быть готовыми опередить этот подлый удар, в возможности которого не оставляли ни малейшего сомнения угрозы, сыпавшиеся из зловонной пасти Молотова, этого грязного хорька. Чтобы выиграть время, Гитлер втайне начал подготовку операции «Барбаросса», разработка которой была доверена генералу Паулюсу, позднее потерпевшему сокрушительное поражение под Сталинградом. Тем временем в Европе ситуация оставалась по-прежнему неопределённой. Внутренние разногласия между французами и стремительный отказ от политики сближения с Петеном, показали Гитлеру, что необходимо выждать некоторое время, чтобы утрясти дела на Западе. Мораль различных западных народов исчезала. Их подтачивали расовые, языковые, племенные различия, и не было никакого великого дела или хотя бы великой надежды, которые могли бы заставить их воспрянуть духом.
Но для меня было очевидно — ещё два-три года подобного застоя и Бельгия созреет для исчезновения, фламандцы более-менее очевидным образом растворятся в объединённой Германии, а валлонцы, эти бесполые европейцы, ни французы, ни немцы, будут просто вычеркнуты из истории; и тихое устранение короля Леопольда, практически ставшего невидимкой, изолированного от своего народа, слоняющегося между своей пустой библиотекой и чуть более оживлённой детской, тем не менее, с политической точки зрения не могло изменить ситуацию.
Что мне оставалось делать? Надеяться на новую встречу с Гитлером? Но о ней больше не было речи. Договариваться с мелкими сошками в Брюсселе? Но они ничего не решали. Помимо прочего, они пыжились от самодовольства, присущего победителям в войне, свысока смотрящими на побеждённых штафирок. Мы испытывали обоюдную неприязнь. Нужно было добиться того, чтобы в один день на равных говорить с Гитлером и победоносным Райхом. Но как это сделать? На тёмном политическом горизонте не виднелось ни малейших проблесков.
Именно в это время внезапно 22 июня 1941 г. началась превентивная война против Советов, сопровождаемая призывом Гитлера к добровольцам всей Европы принять участие в битве, которая должна была стать уже войной не только немцев, но войной, общей для всех европейских солдат. Впервые с 1940 г. возник общеевропейский план.
Отправиться на Восточный фронт?
Несомненно, скромный бельгийский контингент, который мы сумели собрать вначале, не мог бы заставить обратиться в бегство Сталина! Среди миллионов сражающихся, мы были лишь горсткой.
Но наше мужество могло компенсировать нашу малочисленность. Никто не мешал нам сражаться, подобно львам, проявляя исключительное мужество, что доказало бы нашим вчерашним врагам силу их теперешних боевых товарищей, а, тем самым, и то, что народ, к которому они принадлежат, заслуживает уважения и достоин того, чтобы однажды стать признанным народом в Новой Европе.
Наконец, другого решения просто не было.
Конечно могли победить и союзники.
Но, скажем честно, сколько европейцев верили в эту победу осенью 1940 г. и в начале 1941 г.? Пять, десять процентов? Были ли эти пять процентов более проницательны, чем мы? Сложно сказать. Американцы, без участия которых поражение Третьего Райха в 1941 г. казалось немыслимым, продолжали придерживаться политики, выраженной в пословице: «и волки сыты, и овцы целы». В своём большинстве они явно желали остаться в стороне. Это подтверждали многократные опросы общественного мнения в США. Что до Советов, кто в 1941 г. мог представить себе, что их сопротивление окажется столь упорным. Сам Черчилль в близком кругу говорил о том, что поражение России — это дело нескольких недель.
Для европейца 1941 г. победа Гитлера была почти несомненной, почти все были уверены в том, что он действительно станет «господином Европы на тысячу лет», как заявил нам Спаак. Но тогда не в Брюсселе, Париже или Виши, увязших в мутном болоте политики выжидания, не сулящей никаких результатов, надо было искать заслуг, которые позволили бы побежденным в 1940 г. принять участие в строительстве будущей Европы, заняв положение, соответствующее в Истории достоинствам и возможностям их родного отчества.
Необходимо было показать пример. Мне даже не приходило в голову, отправить своих сторонников воевать где-то между Мурманском и Одессой без меня, не разделив с ними страдания и опасности битвы! И хотя я был отцом пяти детей, я отправился с ними как простой солдат, чтобы даже самые недоверчивые из наших товарищей увидели мою готовность разделить с ними все горести и неудачи. Я даже не предупредил немцев о своём решении.