О действиях 16-й армии, в частности, говорилось: «Немецкие войска захватили обширную территорию южнее Седана». Предполагалось, что на данном рубеже 16-я армия остановится, чтобы обеспечить защиту фланга германских войск, проникших далеко в западном направлении. В книгах, посвященных истории Второй мировой войны, указывается, что бои на подступах к линии Мажино длились с 15 мая по 6 июня 1940 г. Итак, мы заняли оборону на большой излучине реки Мёз среди холмов северного берега, между Музоном и Стене. Напротив, на расстоянии нескольких сотен метров – французские окопы, откуда время от времени велся минометный и артиллерийский огонь из стволов главным образом крупного калибра, напоминая нам, что мы не на обыкновенных маневрах. Иначе даже наши ночные разведывательные вылазки на ничейную территорию не могли бы убедить меня, что мы действительно воюем.
Но уже в первых числах июня эта идиллия внезапно закончилась. Германские войска начали 5 июня между Монмеди и Абвилем генеральное наступление в южном направлении. Перед 58-й дивизией поставили задачу атаковать вражеские силы, оборонявшиеся в обширном лесном массиве к юго-востоку от Седана и состоявшие в основном из колониальных частей, сформированных в Северной Африке; поддерживала их французская артиллерия. Сражались африканцы отменно, особенно на северной окраине леса, и два полка 58-й дивизии, наступавшие в первом эшелоне, понесли тяжелые потери. Немецкое командование не рассчитывало на столь упорное сопротивление на данном этапе войны. Атаки в конце концов захлебнулись, а два полка, шедших в первых рядах, пришлось отвести в тыл. Наш эскадрон был в числе воинских подразделений, посланных на смену.
До сих пор в моей жизни не было переживаний более сильных, чем испытанных в эти дни у злополучного лесного массива. Наши лошади, велосипеды и автомашины были оставлены в обозе, в нескольких километрах от линии фронта, и мне представилась возможность попробовать себя в роли рядового пехотинца. Действовали на нервы крики раненых, лежащих в нейтральной полосе. Чтобы подобрать их и мертвых, нужно было дождаться темноты. Воздух был насыщен тошнотворно-сладковатым запахом разлагавшихся трупов и свежей крови. В эти недели, перед лицом близкой смерти и парализующего страха, я раз и навсегда избавился от собственного гнездившегося глубоко в душе страха. Не знаю почему, но я снова и снова принуждал себя под ураганным огнем французских фортов спасать раненых, выполнять разные опасные поручения командиров. Торжество над собственными слабостями, их преодоление во многом помогало мне в дальнейшем выдерживать подчас непомерные тяготы затянувшейся войны.
В результате успешного продвижения вперед немецких дивизий и армий по всему фронту французы были вынуждены в ночь с 11 на 12 июня оставить лесной массив в 25 км южнее Седана. Мы немедленно присоединились к войскам, наступающим на Верден, причем уже верхом на лошадях. Наш эскадрон двигался ночью и днем в походном порядке, колонной, и часто выполнял функции головного дозора, далеко опережая авангард пехоты, забывая о пыли и жажде, радуясь, что под нами снова поскрипывает седло.
После короткой стычки 14 июня Верден на следующий день вместе со всеми крепостными сооружениями сдался войскам 16-й немецкой армии, и мы проследовали дальше на юго-восток в общем направлении на город Туль. Наш 1-й эскадрон получил приказ от командования дивизии обойти город и атаковать его с востока. Выступить мы были должны в 2 часа ночи 18 июня, а до того времени мы расположились на желанный отдых в покинутой деревне, подвернувшейся кстати на нашем маршруте. Ночь была теплой, всего несколько дней отделяли нас от летнего солнцестояния. Когда мы сели на коней, уже были заметны первые признаки близкого рассвета. С понятным внутренним волнением мы ожидали сигнала к выступлению, но командир сначала приказал получить в полевой кухне причитающееся нам шампанское. Пить его уже не было времени, и мы привязали пузатые бутылки к седельным вьюкам.
Я помню все подробности тогдашнего похода до мельчайших деталей, словно все это произошло только вчера. Сначала шагом, затем рысью мы приближались не замеченные французами к Тулю, объекту нашей атаки; свернули на широкий проспект, обсаженный по сторонам столетними деревьями. Подскакавшая галопом запыхавшаяся передовая разведка доложила о воздвигнутом впереди заграждении. Вместе с ними выехал на рекогносцировку и я, чтобы лично оценить ситуацию. Примерно в 200–300 метрах за поворотом французы завалили дорогу вековыми деревьями, сделав ее непроходимой для автотранспорта. Внезапно прогремел выстрел, за ним другой. Передовое отделение перешло на легкий галоп, за ним устремился весь эскадрон. Был подан сигнал для атаки, и мы, выхватив сабли, помчались на город, перескакивая через поваленные стволы деревьев. Все действия были четкими, как на учении в Люнебурге. Никто не обращал внимания на редкий ружейный огонь. Но внезапно под копытами наших лошадей что-то начало взрываться, возникло минутное замешательство. В тот момент нам и в голову не могло прийти, что взрывались бутылки с шампанским, падавшие на дорогу во время скачки.