Ощущение внутренней гармонии с окружающим миром внезапно исчезло, когда Гитлер в 1933 г. стал канцлером Германии и власть в стране захватила так называемая Национал-социалистическая рабочая партия Германии (НСДАП). В том же году я вступил в гитлерюгенд, политическую нацистскую организацию для юношей 15–18 лет. В ней я впервые соприкоснулся с политикой. Привлекли меня, пожалуй, возможность деятельно участвовать в решении конкретных задач и в достижении четко обозначенных целей, а также сугубое внимание к спорту и военизированным играм. Мне бесконечно нравился незнакомый мне прежде коллективный дух товарищества, насквозь пронизанный юношеским идеализмом, и я вскоре был назначен руководителем своей группы. Однако занимал я этот пост недолго. Дело в том, что я с детства был приучен иметь и открыто выражать собственное мнение. Именно эта особенность моего характера послужила причиной конфликта с руководством местного отделения гитлерюгенда. В 1936 г. меня исключили из организации. Кому-то нынче, особенно незнакомым с тогдашними условиями, данный случай может показаться незначительным, однако в тот период в Германии он был чреват весьма серьезными последствиями. В какой-то мере я узнал на собственном опыте, что означает диктаторский режим и какие способы воздействия на отдельного гражданина может использовать авторитарная система. У меня возникли трудности в школе и неприятности с полицией, и в конце концов пришлось примириться со странным отказом армии зачислить меня в свои ряды, хотя я выдержал экзамены на офицерский чин с отличием. Этот удар отбил у меня всякое желание стать кадровым военным, и в 1937 г. я покинул школу в Любеке, получив свидетельство об окончании средней школы и намереваясь продолжить образование в университете. Но прежде мне надлежало отбыть трудовую повинность и выполнить свою воинскую обязанность. Трудовую повинность мне пришлось отбывать в лагере Сёрап близ датской границы.
Лагерная жизнь пришлась мне не по вкусу, хотя моя кандидатура намечалась к выдвижению на лидирующую позицию. Я стал подумывать о службе в кавалерии в качестве альтернативы. Определяющими факторами при принятии этого решения были: моя давняя любовь к верховой езде, уверенность, что у кавалеристов нет времени заниматься каждодневными политическими вопросами, и, наконец, воспоминания о моих предках с материнской стороны, служивших в 13-м полку королевских улан в Ганновере. В итоге я записался в 13-й кавалерийский полк, дислоцированный в Люнебурге.
Служба в 1-м эскадроне, начавшаяся в ноябре 1937 г., открыла мне совершенно новый, особый мир, тем более поразивший меня после горьких разочарований, испытанных в гитлерюгенде, в лагере трудовой повинности и с государственными органами. В тот период в кавалерийский полк, расквартированный в Люнебурге, шли служить люди с ферм и поместий Нижней Саксонии и Шлезвиг-Гольштейна. С первых же дней я встретил в полку истинную дружбу и товарищеские отношения, о чем я мечтал задолго до того, как присоединился к гитлерюгенду. Здесь считалось само собой разумеющимся не жалея сил помогать друг другу. Но существовала и еще одна чрезвычайно важная составляющая нашей повседневной солдатской жизни — наши лошади. Мы непрерывно холили их и порой проклинали, но они являлись частью каждого из нас и уж совершенно определенно равноправными членами нашего воинского братства.
Ни во время обучения, ни в последующий период не было ни малейшей попытки политической обработки личного состава или навязывания кому бы то ни было партийной идеологии. У нас, кавалеристов, была своя духовная атмосфера. И когда ученые ломали головы над созданием первой атомной бомбы, мы выезжали коней и скакали галопом с обнаженными саблями к набитым соломой чучелам, насаженным на шесты. На тренировках нами двигало не столько стремление половчее пронзить кривой саблей воображаемого противника, сколько желание приучить лошадей, повинуясь давлению бедер всадника, мчаться, не сворачивая, прямо на пугающие соломенные чудовища. Я так и не смог до конца понять, почему Нелли — венгерская кобыла и мой верный компаньон на протяжении пяти лет — постоянно пугалась этих уродливых мешков с соломой, хотя в остальном всегда была понятливой и надежной лошадью. Порой она сбрасывала меня, не доскакав до цели.
Несмотря на превалирующее среди немецкого населения чувство общего беспокойства и некой скрытой неуверенности, я и мои родители усердно готовились к тому, чтобы по окончании двухгодичной военной службы я мог осенью 1939 г. начать учебу в Берлине. Все требуемые документы были переданы в университет, и даже подыскано подходящее жилье. Но случилась беда: в конце июля я неудачно упал с коня, сломал большую берцовую кость и должен был провести несколько месяцев в любекском гарнизонном госпитале. После начала войны 1 сентября 1939 г. пребывание в госпитале стало для меня тяжелым испытанием. Эскадрон, в котором я до падения служил, сразу же послали на Западный фронт, где он влился в сформированную в Любеке 58-ю пехотную дивизию в качестве 158-го разведывательного отряда. Боевое крещение дивизия получила в Саарской области, на стыке границ Германии, Франции и Люксембурга.