Однако мы прибыли слишком рано, часы показывали только 3.45, и приемная пока пустовала. В ней находились только трое дежурных, чинно стоявших около стола с прохладительными напитками, и еще трое вооруженных эсэсовцев у двери в кабинет Гитлера, где должно было состояться совещание.
Генерал Гудериан воспользовался паузой, чтобы позвонить в штаб армейского командования в Цоссене и узнать последние новости о положении на Восточном фронте. Вскоре личный адъютант Гитлера штурмбаннфюрер Гюнше пригласил майора Фрайтага и меня пройти в рабочий кабинет фюрера, только окончившего консультации с Борманом. Через несколько минут я заметил в дверях и самого Мартина Бормана. Он был среднего роста, примерно 45–50 лет, коренастый, довольно полный, с толстой короткой шеей. На круглом лице с выступающими скулами и широкими ноздрями выражение почти свирепой жестокости, глаза и весь внешний вид свидетельствовали о коварстве, жидкие волосы были гладко зачесаны назад. Я как завороженный смотрел на человека, который, по слухам, имел огромное влияние на Гитлера, был злым гением команды фюрера. Проходя вслед за Гюнше мимо Бормана, мы коротко его поприветствовали.
В кабинете с очень высоким потолком почти не было мебели, хотя пол устилали роскошные ковры. Выделялся громадный письменный стол Гитлера, на противоположной стороне помещения — небольшие стулья с твердыми сиденьями. Четыре узких и высоких окна, достигавших потолка, и стеклянная дверь выходили в сад канцелярии; на окнах — тяжелые серые шторы. Мягкое кресло у искусно сработанного мраморного стола для карт было поставлено таким образом, чтобы Гитлер мог сидя любоваться видом сада. На этом столе лишь телефон, кнопка электрического звонка, два увесистых пресс-папье и несколько цветных карандашей. Кроме того, в комнате я заметил круглый столик и глубокие кожаные кресла, расставленные справа и слева вдоль стен.
Я и майор Фрайтаг стали раскладывать на столе в заранее обусловленном порядке штабные карты: сверху — касающиеся положения дел в Венгрии, в самом низу — отражающие состояние курляндской группировки. Рядом стоял Гюнше, пристально наблюдавший за нашими манипуляциями, которые заняли всего пару минут. Ровно в 16.00 мы вернулись в приемную, где уже собрались почти все участники совещания. Стоя или сидя небольшими группами, они с серьезным видом пили кофе или шнапс и уплетали бутерброды. Вскоре меня поманил к себе генерал Гудериан и представил начальнику Верховного командования вермахта (ОКВ) генерал-фельдмаршалу Вильгельму Кейтелю, начальнику Генерального штаба сухопутных войск Альфреду Йодлю, гросс-адмиралу Карлу Дёницу и рейхсляйтеру Борману. Оглядевшись, я заметил их адъютантов, державшихся вместе поблизости единой группой, а в дальнем углу приемной — рейхсляйтера СС Генриха Гиммлера, беседовавшего с группенфюрером СС и генерал-лейтенантом войск СС Германом Фегелейном, своим постоянным представителем в ставке Гитлера. Заносчивая манера поведения Фегелейна объяснялась тем фактом, что его жена Грета Браун была родной сестрой Евы Браун, многолетней подруги Гитлера, с которой он незадолго до капитуляции Германии обвенчался. Фегелейн держал себя так, будто уже приходился свояком самому фюреру. Немного в стороне внимательно изучал какой-то документ Эрнст Кальтенбруннер, наводящий страх грозный шеф Главного управления имперской безопасности. Заместитель заведующего отдела печати НСДАП и представитель этого ведомства в ставке фюрера Хайнц о чем-то разговаривал с Вильгельмом Цандером, штандартенфюрером СС и советником Бормана. Рейхсмаршал Герман Геринг сидел вместе с членами своего штаба генералами Карлом Коллером и Кристиансеном возле круглого столика. Вскоре через приемную в совещательную комнату проследовал генерал Бургдорф, старший адъютант Гитлера. Через минуту он вновь показался в дверях и заявил: «Господа, фюрер приглашает вас». Выстроившись в соответствии с воинскими званиями, мы, имея во главе Германа Геринга, прошли в рабочий кабинет Гитлера.
Фюрер стоял особняком посредине огромного помещения, повернувшись лицом к дверям. Почти каждого входившего он приветствовал по отдельности, молча пожимая руку. Иногда задавал вопросы, на которые получал короткие ответы: «да, мой фюрер» или «нет, мой фюрер». Я стоял у порога, с волнением ожидая официальной церемонии моего формального представления Гитлеру. Должно быть, генерал Гудериан упомянул обо мне, ибо я заметил, как фюрер взглянул в мою сторону, и тут же Гудериан жестом подозвал меня. Я направился к Гитлеру, и он, волоча ноги, сделал несколько шагов мне навстречу, ссутулившийся, немощный. Затем он протянул мне правую руку, и я ощутил слабое и вялое рукопожатие, абсолютно лишенное какой-либо силы или чувства. Его голова слегка тряслась, и это поразило меня больше всего. Левая рука безжизненно висела вдоль туловища, и левая ладонь дрожала мелкой дрожью. Двигался он как очень больной и дряхлый старик. Лицо говорило о крайнем утомлении и полном изнеможении, лишь глаза горели внутренним нестерпимым огнем, который моментально настораживал и казался почти неестественным; взгляд был пронизывающим.