Германский экспорт, который в 1929 г., за год до кризиса, доходил до 13,5 млрд. марок и даже в 1932 г., за год до прихода Гитлера к власти, все еще держался на уровне 5,7 млрд. марок, что составляло более 40 % максимальной цифры экспорта, в 1933 г., в первом году правления Гитлера, снова упал до 4,9 млрд., т. е. почти на 1 млрд. марок. Однако все еще имелось активное сальдо внешней торговли в 667 млн. марок (против 1073 млн. в предшествующем году), и тресты, подобные «И. Г. Фарбениндустри», могли более или менее регулярно совершать свои экспортные и финансовые сделки. В течение первой половины 1934 г. экспорт снова упал с 2,38 млрд. марок (за шесть месяцев) до 2,08 млрд.
Но гораздо более серьезным было то, что Германия, впервые со времен войны и годов инфляции, лишилась активного баланса. Баланс был сведен с дефицитом в 216 млн. марок (по сравнению с прошлогодним активным сальдо, равным 291 млн. марок). Это было почти катастрофой для индустриализованной экспортирующей страны, страны, занимающей одно из первых мест в мировой торговле и нуждающейся в ней для удовлетворения своих насущных нужд.
Однако внешнеторговые сделки совершались — это был импорт и снова импорт, который за те же шесть месяцев увеличился почти на У4 млрд. Но ведь ввозилось сырье, сырье для вооружений, для тяжелой промышленности (железо и другие металлы), для потребителей грядущей войны. Чтобы оплатить все это сырье и обеспечить тяжелую промышленность всем необходимым, правительство пошло на все: перестало платить международные долги, ввело новую фиктивную валюту, прекратило снабжение сырьем других промышленников и ввергло германские финансовые и торговые отношения почти в анархию. А кроме того начало оказывать влияние резкое различие в условиях сбыта, этот неромантический фактор в высокой политике.
С одной стороны, Рур мог продолжать производить, продавать и получать прибыли в еще больших размерах, чем раньше. Продукция железа в Германии выросла в 1933 г. с 10 745 т до 14 430 т (в среднем за каждый день недели), т. е. почти в полтора раза, продолжала расти и в 1934 г. Феглер, главный управляющий стального треста, торжественно заявил, что за первый год гитлеровского правления германское потребление железа, составлявшее 59 кг на душу населения, удвоилось, дойдя до 104 кг; ближайшей целью является теперь — достигнуть уровня в 140–150 кг, как в Англии и Франции, и даже в 200 кг, как в США: этого, — сказал Феглер, — «можно ожидать».
Все это означало не что иное, как триумф германской тяжелой промышленности. Правда заключалась в том, что официальная цифра увеличения германской промышленной продукции в 1933 г. на 23 %, вокруг которой национал-социалисты подняли так много шума, отразила почти исключительно рост производства тех отраслей добывающей и обрабатывающей промышленности, которые поставляют военные материалы.
С другой стороны, экспортная промышленность представляла собой следующую картину. Экспортная квота, доходившая в 1933 г. во всей, взятой в целом, германской промышленности до 22 % (из всей продукции, стоимостью в 20 млрд. марок экспортировалось на 4,4 млрд.), упала уже в первой четверти 1934 г. до 14 %; в середине года она дошла примерно до 10 %. Теперь оказался ущемленным химический трест.
Экспортная катастрофа не особенно беспокоила тяжелую промышленность. Руководители тяжелой промышленности были сторонниками «автаркии», подобно аграриям, группирующимся вокруг Папена. Тяжелая промышленность давно «списала» в потери свою наиболее важную экспортную статью — уголь (экспортная статья, которая, между прочим, никогда не имела для Германии такого большого значения, какое имеет экспорт угля для английской тяжелой промышленности), она была более чем компенсирована повышением монопольных цен на уголь, сбываемый на отечественном рынке, и правительственными субсидиями.
Тяжелая промышленность начала даже выступать против экспорта, развивая теорию так называемой «экспортной усталости», приукрашивая ее «национальным» лозунгом: «Все для внутреннего рынка!» Так как государственные власти действовали в том же направлении, то принятые административные и финансовые меры еще более увеличили экспортные затруднения других отраслей промышленности.
Верно, конечно, что германская тяжелая промышленность ставит своей целью завоевание мирового рынка так же, как и обрабатывающая промышленность, и даже более настойчиво, чем последняя, которая в конце концов в значительной степени перерабатывает сырье, поставляемое тяжелой промышленностью. Но тяжелая промышленность может выждать. В то же время она может с помощью фашистского государства эксплоатировать нацию через посредство внутреннего рынка (при помощи монопольных цен на сырье, государственных субсидий, заказов на вооружения), компенсируя себя за неизбежный период ожидания великого империалистического наступления, до войны.
Обрабатывающая промышленность не может этого сделать, а если и может, то лишь в неизмеримо более слабой степени. Большая часть обрабатывающей промышленности, исключая химический трест, не организована монополистически и едва ли может поэтому реализовать добавочные прибыли на внутреннем рынке; напротив, благодаря иностранной конкуренции она должна постоянно сбывать свою продукцию на мировом рынке по убыточным ценам.
Субсидии, выдаваемые национал-социалистским правительством «старой либеральной» обрабатывающей промышленности, куда меньше тех, которые раздаются старому другу, Руру. А ни в одной из отраслей большого химического треста производство вооружений не играет такой роли, какую оно играет в Стальном тресте. Заготовить запасы отравляющих веществ, с капиталистической точки зрения, — процесс очень несложный и быстрый, его нельзя сравнить с непрерывным производством тяжелых вооружений, требующих большого количества металла — с производством пушек, снарядов, военных судов, аэропланов, танков и т. д.
В химической промышленности производство только таких военных материалов, как порох и взрывчатые вещества, требует больших вложений, но эти производства играют небольшую роль по сравнению с синтетическими производствами азотистых удобрений, красителей, фармацевтических товаров, искусственного шелка, синтетического бензина, химикалий для фотографии, медицинских средств. Именно эти экспортирующие, имеющие международное значение, отрасли «И. Г. Фарбениндустри» испытали теперь стремительное падение экспорта. В первый раз за все время существования этого треста, треста, который, судя по капиталу и количеству занятых рабочих, был даже больше Стального треста, в торговых отчетах начало сквозить явное беспокойстве.
Вся колоссальная масса химических аппаратов, гигантских реторт, компрессоров и колб начала содрогаться, словно перед взрывом. Все экспортные отрасли «И. Г. Фарбениндустри», которые дали в 1933 г. чистую прибыль в 49 млн. марок (против 89 млн. в 1930 г.), сообщали о резком падении продаж, падении, которого вовсе не показывали или показывали далеко не в такой степени его крупные международные конкуренты, как, например, британский химический трест.[12]
Это была действительно серьезная опасность, опасность, грозившая нескольким миллиардам вложенного и участвующего в производстве капитала. Это могло означать, что для германского химического треста наступают времена, подобные тем, которые испытал тиссеновский рурский трест в 1932/33 г., когда он находился на грани полного краха и только Гитлер спас его в последнюю минуту. Теперь искали выхода «И. Г. Фарбениндустри» и вся обрабатывающая промышленность. Этот выход вел если не прямо против Гитлера, то, во всяком случае, против политики экспортной катастрофы, к новой политике спасения экспорта. Еще раз экономика была призвана повлиять на политику. Пассивный платежный баланс Германии в первой половине 1934 г. изменил позицию химического треста, лидера обрабатывающей промышленности, по отношению к Гитлеру, и это стало одним из добавочных факторов, действовавших за кулисами событий 30 июня.
12
Американский трест Дюпон даже увеличил в первой половине 1934 г. свои прибыли, примерно, на две трети. Уже в 1933 г. было ясно, что, в то время как американский химический трест может увеличить свою чистую прибыль на 64 %, а британский химический трест показал даже рекордную за всю свою историю прибыль, германский трест «И. Г. Фарбениндустри» не делал никаких успехов. В условиях жестокой международной конкуренции между этими мировыми группами такое положение, с капиталистической точки зрения, было чревато серьезными последствиями.
Кесслера не следует смешивать с Кеплером, тогдашним директором «экономического отдела» национал-социалистской партии, экономическим советником Гитлера и ставленником тяжелой промышленности.
«Frankfurter Zeitung» писала, что «уже достаточно часто отмечалось, что промышленность не может как раз в данный момент ограничиться внутренним рынком, потому что он более удобен и, возможно, также более прибылен». «Экспортная усталость — это постоянное явление, сопровождающее бум в промышленности, потому что каждый промышленник склонен прежде всего сократить увеличившиеся издержки, хлопоты и риск, которые влечет за собой экспорт, если он может полностью снабдить свое предприятие отечественными заказами, особенно если это всегда желанные заказы со стороны государства. Опытные деловые люди и предприниматели признали, однако, что это и в нормальные времена является близорукостью. Теперь, более чем когда-либо, такой отказ от внешней торговли, ввиду отечественных заказов, был бы поистине заблуждением». Это была открытая атака на паразитическую военную промышленность, питаемую правительством, в пику которой газета требовала даже специальных премий для экспортной промышленности. Важно, между прочим, и то, что «Frankfurter Zeitung» это единственная германская газета, которая даже теперь может позволить себе от времени до времени предаваться некоторой критике, и является поэтому зачастую объектом нападок со стороны «Angriff», правительственного органа в Берлине,