Гипотеза о духовном родстве великого композитора и Гитлера издавна служит предметом споров. Никому не придет в голову подвергать сомнению, что вагнеровская музыка и его некоторые персонажи всегда влекли к себе Гитлера, оказывая на него чарующее, если не галлюциногенное воздействие, что отмечено такими исследователями, как Кубицек и Раушнинг. Однако можно ли сказать то же самое об идеях и убеждениях композитора? Как метко заметил американский историк, о якобы имевшем место сходстве их образа мыслей и даже некоторых черт характера говорят в основном авторы, лишь весьма поверхностно знакомые с письменным наследием музыканта. И, хотя критика нацелена в основном на американских коллег, мы смело можем добавить к их числу и европейских исследователей. Признавая, что точно определить влияние одного человека на другого всегда нелегко, все-таки можно выделить в этой связи три основных элемента. Во-первых, речь идет о тех волнах энтузиазма («вагнеризме»), которые начиная со второй половины XIX века затронули целые поколения, и Гитлер входил в число этих фанатиков. Причиной их возникновения стала не столько ностальгия по германской истории (целый ряд опер Вагнера посвящен прошлому других народов), сколько желание вырваться из тисков рационализма и позитивизма, найти себе прибежище в фантастическом мире и забыть о скудости и убожестве повседневной жизни. Еще одно объяснение кроется в эклектичной манере Гитлера воспринимать творчество Вагнера. Что бы он ни читал, из всего прочитанного он усваивал только те мысли и впечатления, которые находили отклик в его собственных представлениях, начисто игнорируя все остальное. Таким образом он конструировал собственный воображаемый мир, совсем не обязательно соответствующий тому миру, из которого он почерпнул некоторые черты, – при этом он искренне верил, что единственный сумел правильно понять маэстро. Последнее замечание касается того, что культ Вагнера действительно укрепился только под влиянием Козимы и, позже, Винифред Вагнер; здесь же следует отметить, что антисемитские идеи Вагнера получили развитие благодаря его зятю Хьюстону Стюарту Чемберлену. В годы учебы в Линце, Вене и Мюнхене Гитлер в основном видел в Вагнере источник вдохновения, побуждавший его избрать карьеру художника, преклоняющегося перед героизмом. Впоследствии влияние человека, которого он считал своим «предшественником» и называл величайшим «пророком» немецкого народа, человека, с которым он ощущал глубокую внутреннюю связь, усилилось. Отдельные аналогии между ним и героем «Риенци» – оперы Вагнера, произведшей на него огромное впечатление, – выглядят поразительными. Как и римский трибун, он вел происхождение из низших слоев общества. Как и у героя оперы, его отношение к правящим кругам отличалось двойственностью и колебалось между склонностью к бунту и консерватизмом. И тот и другой вознеслись благодаря ораторскому таланту и умению говорить с народом. Добавим к этому харизму вождя-одиночки, избравшего своей невестой: первый – Римскую империю, второй – Германию. В опере народу отводится роль античного хора. Когда договор Риенци с частью властной верхушки оказался нарушен, а сила его риторики выдохлась, он проклял Рим и сгинул. Позже Гитлер, хорошо запомнив об «откровении», пережитом в Линце, и совершенно забыв о зловещих предзнаменованиях, открывал все заседания съездов своей партии в Нюрнберге увертюрой из этой оперы. Только под впечатлением от недавней войны и после ознакомления с эссе Вагнера он начал воспринимать политику как вид искусства, а в художнике видеть спасителя, который приходит на помощь, когда политики оказываются бессильны.
Тезис о «Гитлере-Вагнере», проходящий красной нитью через всю биографию Хайдена, взятую на вооружение Томасом Манном и Гансом Коном, а также нашедший отражение во вдохновенном пассаже Иоахима Феста, требует дополнительной нюансировки. Приведем лишь несколько строк из последнего: «Не так часто случается, чтобы произведение искусства осталось настолько превратно понятым. Судя по всему, отдельные ученые, пылая справедливым негодованием против Гитлера и всего, что он представлял, перенесли свою ненависть на каждого из тех, кто пользовался его уважением, на каждое произведение искусства, которым он восхищался».