— Т-92, вот что надо выпускать! С этой машиной я завоюю хоть весь мир! — орал Гудериан.
— Промышленность этот танк не потянет, да и многие технологии нам неизвестны, — орал в ответ Тодт, — Т-54, на нем и будете воевать!
— Дайте хотя бы Т-70! — не унимался Гудериан.
— Нет, не забывайте о нас еще много направлений, — оставался тверд как скала Тодт.
— Ракеты — приоритетное направление, — стараясь перекричать всех вещал фон Браун, — это показало будущее, так что я забираю половину вычислительных машин.
— Об атомной бомбе не забывайте, — возразил ему Браухич, — что вы будете ставить на ваши ракеты, когда построите их? И вообще бомбу можно сбросить с самолета, а ваши ракеты когда еще будут надежны. Так что эти самые компьютеры нужны прежде всего нам.
— Вы все забываете о самом важном — о людях, — спорил министр пропаганды Геббельс, — все ваше оружие будет обычными железками, если не будет подготовленных людей. А таких людей воспитываем мы. Наш приоритет важнее. И у нас больше возможностей для внедрения технологий будущего.
В результате как потом назвали это мероприятие «большой дележки». Пять компьютеров достались атомному проекту. Три — фон Брауну, три в центральный штаб Вермахта, три — Месершмидту, три — разработчикам бомбардировщиков, три — танкостроителям, один — Геббельсу, два — радиотехникам, один — Карлу Цузе, один — для обучения подключаемых в проект специалистов.
Берлин. Рейсканцелярия, кабинет Гитлера.
Июль 1939 г.
В кабинете фюрера царила неуютная атмосфера. Гитлер терпеть не мог ни перед кем извиняться. А напротив него сидел мрачный Канарис. Только что узнавший что его ждало бы в будущем. Лишь только Мюллер, спокойно сидел в кресле с ничего не выражающим лицом.
— Поймите Вильгельм, — мялся Гитлер, — я прекрасно понял все мои ошибки. И Генрих, кстати, тоже. И меры приняли. Так что эта некрасивая история не повториться. Как видите от вас у меня нет никаких секретов, вы получили высший допуск.
«Ага, повесели ни за что ни про что, а потом извиняются, хотя что это я, ничего же еще не было, но ведь может же быть, фюрер по прежнему настроен воевать с СССР», — думал между тем Канарис.
— Да и сами представите ту обстановку, когда русские уже в Берлине, мне просто не было времени заниматься вашим делом, — фюреру все больше стал надоедать этот разговор, — вобщем если вы готовы и дальше работать в проекте, как глава Абвера, то я буду очень рад, а если нет, то пойму и приму вашу отставку.
«Ага, как же, а Мюллер на следующий день устроит мне несчастный случай с летальным исходом. Да и теперь вроде фюрер стал более реалистично смотреть на некоторые вещи и войну в целом. Хорошо его этот как его там Сомофф, окатил ведром ледяной воды, а то все Великая Германская раса непобедима, огромный боевой дух, и прочие бредни. Но теперь, думаю можно спокойно работать», — подумал Канарис, а вслух сказал:
— Мой фюрер я всегда готов служить на благо Германии.
— Ну и отлично, — Гитлер пожал ему руку, и в качестве напутствия сказал, — Генрих подготовит вам все материалы по проекту, касающиеся вашей области. И поделиться аппаратурой.
Генрих бросил на Канариса неприязненный взгляд, но возразить фюреру не посмел. С тем начальник Абвера покинул кабинет Гитлера.
Пригород Берлина. Главное здание проекта «Призрак в доспехах».
Июль 1939 г.
Вальтера Шелленберга Гитлер хотел сначала расстрелять, за то что тот налаживал контакты с американцами во время Второй Мировой войны, и планировал вообще выкрасть Гитлера и передать его американцам, но Мюллер отстоял своего сотрудника, переведя его просто в разряд неблагонадежных. Более того когда фюрер был в хорошем расположении духа, добился восстановления того в должности. Когда Шеленбергу дали высший допуск, и он получил всю информацию по проекту, поняв, почему его арестовали, а потом отпустили, он первым делом записался на прием к шефу. Вошел, поздоровался, Мюллер, кивнул, деловито что-то набирая на клавиатуре компьютера. Вид у подчиненного шефа гестапо был не ахти, казалось он постарел лет на десять.
— Господин рейхсминистр можно два вопроса?
Мюллер оторвался от экрана и внимательно осмотрел посетителя.
— Задавайте Вальтер, — разрешил он после некоторого раздумья.
— Как там в будущем? Нет, я конечно видел все материалы, фильмы, газеты и журналы, но что чувствовали лично вы, побывав там?
Мюллер не сразу ответил на этот вопрос, он подумал, а потом медленно и как показалось Шеленбергу печально стал говорить:
— Как там? Говоря коротко там все по другому. Понимаете — все. Люди, отношения, такое впечатление, что вроде все знакомо, но в тоже время все чужое. Да, они немало добились, но очень много потеляли.
— Я говорю о Германии, — осторожно уточнил Шеленберг.
— Я тоже именно о ней и говорю. Я был там. Проходил по Вильгельмштрассе. Но повторяю, там просто все другое. А если будет возможность, рекомендую поехать, так сказать на экскурсию, сами все увидите, вот только мундир снять придется. Там он плохо воспринимается, — не удержался от язвительной подколки.
— С удовольствием воспользовался бы вашим советом, но думаю подобное несбыточно.
— Задавайте ваш второй вопрос? У меня знаете ли мало времени на пустые разговоры.
— Почему вы заступились за меня? Вы же меня терпеть не можете.
— Не спорю. Но я отделяю деловые качества, от личной неприязни. Вы очень хороший специалист. А сейчас мне очень нужны специалисты. Руководящего состава проекта просто не хватает на решение всех вопросов. Поэтому сегодня отдыхайте, а завтра жду вас у себя.
— А уже «отдохнул», — позволил себе усмехнуться Шелленберг.
— Я не беспокоюсь о вашем самочувствии, просто четко сформулированное задание для вас еще не готово, — поэтому идите домой.
Шеленберг, попрощался, и вышел из кабинета. А на следующий день служащие гестапо увидели прежнего Вальтера Шелленберга, улыбчивого и приветливого.
Пригород Берлина. Главное здание проекта «Призрак в доспехах».
Июль 1939 г. Днем позже.
— Господин рейсфюрер, там к вам на прием какой-то Штирлиц проситься, третий допуск, — осторожно сообщила секретарша, видя, что шеф Гестапо занят, работая с документами. Сначала тот вздрогнул, а потом спокойно спросил:
— Как его полное имя?
— Оскар Виливуд Штирлиц, — доложила секретарша.
— Личное дело его мне, — приказал Мюллер и добавил, — сам пусть подождет.
Через несколько минут перед ним лежало личное дело молодого человека, фамилия которого была известна многим участникам проекта. Но Мюллера интересовало совсем другое. Мог ли он быть шпионом русских? Интернет Интернетом, и все заявления, что шпиона такого ранга в верхушке Рейха не существовало, но сомнения существовали. Прочитав его дело, он понял, что — нет. Не может этот парень быть шпионом русских. Вызвав секретаршу, он попросил пригласить в кабинет молодого человека. Тот совсем не подходил под киношный образ, он был гораздо моложе, и на его лице были написаны все его эмоции и чувства. Но Мюллер не спешил.
— Итак молодой человек, вы записались ко мне по личному вопросу, слушаю вас, так как мне интересно как ваш личный вопрос, своей важностью оторвет меня от дел Рейха! — строго заявил он.
— Понимаете господин Рейхсмаршал, я всего несколько дней назад устроился работать техническим переводчиком в проект. Мне дали третью степень секретности. Я выполняю все ее требования, но многие старшие офицеры почему-то считают меня русским шпионом.
— И в чем это выражается? — абсолютно спокойно спросил Мюллер.
— Они говорят, что из Москвы пришла радиограмма, с повышением моего звания от штурмбаннфюрера до группенфюрера. Но я обер-летейнант. Штурмбаннфюрером я никак быть не могу. Но почему все старшие офицеры так надо мной подшучивают? А еще какая-то радистка Кэт. У меня пока вообще нет девушки, тем более с таким именем. Этого я уже не понимаю, — он устало склонил голову.
— И зачем вы ко мне пришли? — спросил Мюллер холодным тоном.
— Я хочу сказать, что я не русский шпион, да, моя бабушка русская, она закончила Смольный университет, и мы покинули Россию еще до революции. Это она заставила, да, буквально заставила меня выучить русский язык, но меня всегда интересовала электротехника, поэтому я попытался поступить в техникум, но не смог пройти экзамен, а тут ваше предложение о работе, — и он замолк.