— Конечно! — твердо ответил Гейдрих.
— Вот ваша главная ошибка. Вы недооцениваете противника. Мы тоже в свое время сунулись в Афганистан, и получили очень хорошо. Не от регулярных армейских частей, а от населения. Но это от незнания культуры и законов того государства. Кстати, некоторые солдаты из Средней Азии оставались там, и создавали семьи и жили, потому что их менталитет, надеюсь, вы знаете что значит это слово, и их был похожим. Вот и у ваших солдат должен быть тот же подход к нам. Не захватчики, а освободители. Но кто их так воспримет, если они сразу ставят себя выше других людей? Вот тогда и появятся партизаны. Конечно вы их лет через десять перебьете. Как мы в свое время «лесных братьев» и бандеровцев, но сколько своих солдат вы положите?
— Что вы предлагаете? — раздраженно, не найдя что возразить мне воскликнул Гейдрих.
— Политинформация, — спокойно ответил я.
— Что? — не понял он.
— Жесткая и доходчивая политинформация. Первое. Вы здесь не господа и не завоеватели. Вы здесь освободители и, главное, помощники побежденным. Второе, вам могут сопротивляться фанатики — таких уничтожать. Третье — никакого насилия по отношению к местному населению. И главное законы и их исполнение. Сами знаете безнаказанный грабеж и насилие, кратчайший путь к революции. А вот как вам все это сделать — ваша задача. Мне больше всего нравиться Третейский суд. Независимая инстанция, разбирающая спорные дела на временно оккупированных территориях.
— Это как? — изумился Гейдрих.
— Очень просто. Солдат СС убил крестьянина или колхозника, неважно. Тут же на место пришествия выезжает Третейский суд. Не один, с дознавателями, судмедэкспертами и главное, с полномочиями, короче с палачом. После разбирательства дела суд выносит вердикт. А дальше по нему.
— То есть этот Третейский суд выше даже главнокомандующего СС?
— Именно, — кивнул я, — ваша задача в период оккупации показать всем русским, что пришлая, то есть германская система законов справедлива, и действует. И при этом никаких ограничений относительно должности или занимаемого положения в обществе. Вот к этому вы и должны призывать своих людей. Законы и справедливость, вот что все ценят во все времена.
— И как же по вашему, — выйдя из состояния прострации, спросил Гейдрих, — я это должен буду делать? Как вы представляете расстрелять офицера Вермахта за отобранную у крестьянки курицу.
— Так же, как если бы он ее отобрал в Германии у фермерши. Повторяю, законы для всех должны быть одинаковы.
— Но поймите вы, идет война, как этого исполнения законов добиться на местах?
— А вот это ваше забота. Иначе на ваших руках будет не только кровь русских, но и ваших солдат. У меня еще вопрос? Похоронки, когда-нибудь писали собственноручно.
— Нет, — чувствовал, что ответ дался ему тяжело, — у меня слишком большая должность, для этого.
— А вы попробуйте, — я начал заводиться, — опишите матери солдата или его жене как он умер, но по-честному, без всяких канцелярских слов.
— Я понял вас, — Гейдрих встал и вытащив из кармана небольшую коробку протянул ее мне, — это от меня. Я действительно надеюсь господин Сомов, что вы помогаете не только своему народу, но и моему.
С этими словами он скрылся за дверью. Да, крепкий орешек. Такого сходу не переубедишь, но на это есть Мюллер и Гитлер. Пусть сами с ним занимаются. А что в коробченке лежит? А лежит там «Вальтер ППС». Похожий на наш Макаров. Вернее с него и скопированный, только калибр поменьше. Этакий пистолет для шпиона. Впрочем ничего, он же с дарственной надписью на латунной табличке. На немецком и естественно перевод на русский. «Виктору Сомову от Рейнхарда Гейдриха за поддержку и понимание». Ну и как это понимать? Впрочем пусть сами разбираются.
А с Канарисом вышел довольно хороший разговор. Мужик с головой дружит и подвергает сомнению все директивы свыше. Вот он — «настоящий разведчик». Хоть и из флотских. Канарис не стал «раскланиваться», проводить беседы на общие темы, а сразу перешел к делу.
— Господин Сомов, а собственно, почему вы нам помогаете? Хорошо, Гитлер послушал ваши советы, причем, подкрепленными доказательствами, а почему, вы не думаете, что после завоевания России, он не превратит ее в свою колонию?
— Колония отличается от метрополии двумя параметрами, первое — она отстает в развитии техническом, второе она отстает в развитии социальном. А вот в социальном развитии мы от вас не отстаем.
— Объясните? — не понял Канарис.
— Пожалуйста, — ответил я, и прося принести нам еще по чашке кофе, — в Индии, после ухода англичан не было построено, ни одной новой железной дороги. И люди ездят там как у нас в гражданскую войну. На крышах, на переходах между вагонами. И все нормально, билетов никто не требует. Но мы другие, мы выстраивает систему порядка, как и было после революции. В общем в Индии, колонисты уехали, а местные просто не знают как организовать всю технику. А мы знаем потому что это нам надо. И возникает вопрос, что тут лучше — работа на колонизаторов, или местных властей.
— Вы хотите сделать нас колонизаторами?
— Нет, я хочу, что бы вы воспитали всех от местных, до высоких властителей.
— И как вы себе это представляете? — удивился Канарис.
— Да все просто, мелкие на уровне деревни — старосты отчитываются перед представителем района, — тот в свою очередь — области, и так далее. А те на совете областей, смотрят, кто что приписал, кто как управляет, и выносят решение. Хороших руководителей ждет повышение, а плохих… Я бы рекомендовал — если не справился с управлением какого-нибудь колхоза или если хотите общины, то послать такого на свиноферму, там уж каждый справиться. А если и это не помогает, то в пастухи его перевести.
— На низких уровнях понятно, а выше? — не удержался Канарис.
— А выше намного сложней, это вам только Николай Петрович сказать может, он в этом специалист. Но только не ваш фюрер, если он дал вам карт-бланш, то волноваться нечего, он на вас надеется, вы человек умный, советуйтесь с Николаем Петровичем, и делайте то что считаете нужным, но и за результат вам отвечать.
Адмирал Канарис подумал, а потом, сказал, что-то моему переводчику. Тот вышел и принес коробку. Я уже не удивился, глядя на Люггер, также известный как «Парабеллум», естественно в подарочной упаковке. Поблагодарив Канариса, я положил «Люггер» к остальным «подаркам».
Вальтер Шелленберг просто поздоровался. Вид у него был какой-то болезненный. Да и понятно, фюрер на него очень обиделся, хотел даже к стенке поставить. Но Мюллер очень просил меня отмазать Шелленберга от расстрела. Но сам хотел остаться в тени, ему еще с ним работать, и оставлять просто так этого нациста было нельзя. Разнос от фюрера Шелленберг уже получил. И знал почему, имея второй допуск, несмотря на арест, ему уже не надо было объяснить за что он подвергается таким гонениям. Поэтому меня назначили судьей. Пришлось играть свою роль.
— Господин Шелленберг, вы за какие возможные действия вас арестовали?
— Да, мой неизвестный друг, — вот в чего, а нахальства, ему было не занимать.
— Вы понимаете ваше положение?
— Конечно! Меня расстреляют, как только вы отдадите приказ. Мюллер за меня не вступиться.
— Наоборот, как раз, Мюллер за вас и вступился, — я решил немного изменить сценарий беседы, — Гитлер хотел сначала вас расстрелять. Но теперь вы должны хорошо поработать, чтобы оправдать доверие вашего фюрера.
— И что мне делать? — с издевкой спросил он, — пойти в вермахт рядовым? Чтож тоже неплохо, стрелять из винтовки я умею.
— То что и всегда, вы должны работать на благо Германии. Разведка — ваше призвание. Завтра вас ждет Мюллер. А если захотите к Гитлеру на прием — то не советую. Фюрер сейчас не в духе.
— Да кто вы такой? — не сдержался Шелленберг, — откуда вы вообще взялись? И почему всеми командуете.
— Просто добровольный помощник, на общественных началах, — улыбнулся я, — а если хотите узнать больше — обратитесь к вышестоящему начальству.
— Тогда не возражаете против маленького подарка? — спросил Шелленберг.
— Смотря какой он, — ответил я. Он вышел и вернулся с большим красивым деревянным ящиком. Мой переводчик заметно напрягся.
— Вот! — и он протянул его мне. Я поставил его на стол и раскрыв застежки увидел там пистолет пистолет-пулемет MP-38, от подаренных мне раньше пистолетов было два отличия — не было запасной обоймы. А единственная лежала без патронов. Ну, понятное дело, безопасность прежде всего. И естественно табличка с дарственной надписью на немецком. Я вежливо поблагодарил Шелленберга, пожелал ему удачи, мысленно прикидывая, куда мне девать весь этот арсенал.