Эти два месяца я почти не вставала. Снимала какую-то крошечную квартирку в грязном, вонючем районе, где меня бы точно никто не стал искать. И на что мне хватало денег.
Я спала, плакала, думала. Не знала, что дальше делать. Ведь… у меня больше не было семьи. Мужа. Друзей. Идти было некуда. Денег тоже не было, как и работы.
Жила пока что на деньги, которые давно начала откладывать. Не знаю, зачем, но у меня всегда была заначка. Наличные, которые я прятала в тайниках по всей квартире. В нашем… в доме бывшего мужа я ничего не ныкала. Деньги лежали в одном месте, муж о них знал. Вот и все. На них и выживала.
Но имеющаяся сумма была слишком мала, чтобы прожить на нее хотя бы год. Максимум — шесть месяцев и это если бы я начала экономить на всем. И я начала. Покупала только самые дешевые полуфабрикаты, мало расходовала воду, ходила в старых вещах.
Квартира стала моим убежищем, жизнь — личным адом. Я переживала свое горе. Старалась.
Каждый день заставляла себя открыть глаза, увидеть грязный потолок с облезшей штукатуркой и понять — это все правда. И тогда меня охватывала то ли необузданная ярость, то ли дикая боль. А может и все сразу. Теперь я ненавидела Криса. Он стал предателем. Он не услышал, не поверил, отвернулся. А потом из-за него же я потеряла ребенка.
Такое стерпеть было трудно, почти невозможно. Но нужно. Нужно, чтобы продолжать существовать.
Утром через два месяца я залезла в интернет впервые за все это время. Как ни странно, газетёнки продолжали обмусоливать тему нашего развода. Это моментально вывело меня.
Но я заставила себя встать и разобрать все, что у меня было. Коробки, наставленные друг на друга в узком коридорчике квартиры.
Тогда-то я и нашла кое-что.
Одну интересную визитку. Помнится, как-то, после очередного концерта Криса, где мы выступали вместе на нашу годовщину свадьбы, ко мне подошел мужчина. Протянул визитку и назвался продюсером. Очень известным продюсером. Он сказал звонить, если надумаю записывать альбом.
Музыка была последним делом, которым я хотела тогда заниматься. Но понимала — из всех сфер, которые только можно было выбрать, только там я могла ужиться. Еле-еле сводя концы с концами, я нуждалась в работе. И заработке. Больше сидеть без дела было невозможно.
Но перед тем, как связаться с тем продюсером, я позвонила адвокату бывшего мужа. Надо было полностью обрубить все края и для этого не хватало одной детали.
***
Связавшись в Ривером, я надеялась, что мы быстро уладим вопрос. Мне нужно было продать остаток своих акций фирмы. За них можно было получить небольшую сумму и вложить ее во что-то. Но важно было не это. Я бы смогла с головой уйти в другую сферу.
Но возникла проблема. Неожиданно, Крис захотел со мной встретится. Это стало шоком, ведь два месяца назад он горел желанием убить. Его адвокат передал сообщение, где Фальверт просил о встречи.
Я не хотела. Видит бог, не хотела его видеть! Наступила моя очередь ненавидеть. И эта злость застилала глаза, перекрывала всю мою сраную любовь к нему. Но, несмотря на это, я отчего-то согласилась. В конце-концов, мне нужно было продать акции. Если бы он мне отказал, пришлось бы идти по другим инвесторам. У которых нет тех денег, которых действительно стояли акции фирмы.
Поэтому, пришлось согласиться. Хотел меня увидеть — пускай. Даже неплохо. Пусть бы он увидел меня такой, какой я стала. Страшной, в старой потертой одежде. С нестрижеными волосами, без макияжа. Строптивая, злая, печальная. Я мечтала, чтобы его съедала совесть.
Ответила Риверу, что согласна встретиться. Но сообщила, что попрежнему живу в Лондоне. И если Крис хочет меня увидеть - пусть прилетает.
Через пару дней мне пришло сообщение. С адресом и точным временем. Зная все-таки родной город как пять своих пальцев, я примерно определила, что точка находится за городом. Где-то на перекрёстке двух шоссе. Пустынное место, где почти никого никогда нет.
А главное — далеко от моего пристанища.
Друзья от меня отвернулись, но всё-таки оставалось множество знакомых. И я знала адреса тех, кому было абсолютно поебать на мои отношения с бывшим. Их можно было попросить, они бы сделали это без лишних вопросов. Один из таких знакомых жил в паре кварталов от меня. Мы вместе сидели на уроках биологии в школе. У него я одолжила машину и впервые выбралась куда-то дальше продуктового магазина.
Через час уже сидела на ярко-красном диванчике в какой-то забегаловке напротив бывшего мужа…
***
— И так, — заключила она, складывая руки на груди и откидываясь на спинку приторно-красного дивана. — Говори. Ты ведь хотел что-то обсудить — я пришла.
Мы сидели в какой-то забегаловке на перекрёстке двух дорог где-то за городом. Как иронично. Я не видел Чар с того дня, когда нас развели — где-то месяц. Может быть и больше.
Она изменилась. Выглядела совсем иначе. На девчонке было мешковатое черное худи, потертые джинсы в обтяжку и кеды, которые обычно продают в дешевых магазинах. Но дело было даже не в одежде. Ее лицо изменилось. Раньше розовые щёчки стали впалыми, кожа бледной. Под глазами снова появились черные синяки, а сами они потухли. Блестящие глазки Ф… Вестман больше не светились. Они были блеклыми, словно безжизненными. Серьезно, я едва ли мог узнать в ней свою бывшую жену.
Подавшись вперед, я сложил руки на столе между нами, сцепил пальцы в замок. Подавляя эмоции, просыпавшиеся во мне рядом с ней, начал разговор.
— Адвокат сказал, что ты пытаешься продать свои акции. Зачем?
— Какое тебе дело? — нахмурившись, спросила Чарли. — Акции, которые ты не отобрал, попрежнему принадлежат мне. Делаю с ними, что хочу.
— Если продаешь, значит, тебе нужны деньги, — заключил.
— Да ты просто капитан Очевидность, — с раздражением ответила она.
— Очень нужны. Для чего?
— Хм, дай подумать? — она стала потирать подбородок. — Для чего же мне могут пригодиться деньги? Не знаю. Может быть… на еду, нормальное съемное жилище без крыс и тараканов, одежду, — Чарли выплюнула это мне в лицо с такой злостью и обидой в голосе.
Она злилась на меня, была просто в бешенстве. И в то же время готова была заплакать прямо там. Но держалась. Не хотела показывать мне свою слабость, как делала это раньше.
Я раздражался не меньше. Упертая девица. Как только может женщина быть настолько несносной. Хотя странный вопрос, если учесть, что разговор шел о Чарли.
Передо мной сидела та же самая девушка, а точнее женщина, которую я повстречал четырьмя годами ранее. Злая, раздражающаяся от любого моего действия. Она ненавидела меня, в ней не осталось ничего, что пробудилось за время нашего брака. И все-таки, я видел, что своей строптивостью она прикрывает боль, обиду, разочарование.
«Конечно, сучка. Что еще ты можешь испытывать? Дохода нет, денег нет. И любовничек, наверняка, съебался, увидев, кем ты стала».
Да, наверное, я бы очень расстроился на ее месте.
Больше я не верил. Не поддавался на пустые уловки, не обращал внимания на глазки, в которых скапливались слезы, которые я обычно снимал поцелуями, успокаивая девочку. И не замечал ее жуткой худобы, словно девушка стала анорексичкой. Не видел ее впалых щек и торчащих наружу костей, прикрытых худи, потому что за ней никто не следил, и она, мать твою, перестала есть. И абсолютно, абсолютно игнорировал тот факт, что одежды на ней в сумме стоила от силы двадцать баксов. Дешевые шмотки, затертые до дыр, торчащих ниток и отходящей подошвы, потому что на большее ей просто не хватало… Сука!
Ну почему, почему я блять был так сильно привязан к этой твари?! Так сильно, что мне хотелось просто сгрести ее в охапку, утащить оттуда, привезти домой, отмыть, одеть и заставить питаться до отвалу, пока не наберет килограммов десять. И это все приходило в мою голову даже зная, что она сделала.
— Ты так и не ответила на мой вопрос. Зачем продаешь акции? Тебе ведь с них капает доход, у тебя есть образование и та нычка. Продай, в конце-концов, свои дизайнерские шмотки, электронику. Кольца. Я за них неплохо отвалил. Узнают чьи — заработаешь в разы больше.