Взяли кувшин, да и вылили немного воды на макушку левой головы.
— Государь! Государь! — завопили обе головы сразу, — нам больно! Мы умираем!
— Одна доля наследства полагается ему, — сказал тогда царь Сулейман, — по праву и по справедливости, ибо это один и тот же человек.
И когда огласили приговор, ликованием преисполнились придворные в диване, и войско Сулеймана начало стучать копями о щиты, выражая тем свою радость, и люди на дворцовой площади кричали: «Воистину велик Сулейман, царь народов!».
И все хвалили мудрость царя Сулеймана.
Один только Азаил был мрачен
— Не иначе как кто подсказал тебе отгадку, — сказал он.
— Господь мой был со мною, — ответствовал Сулейман.
А в полдень собрал он богатые дары и пять повозок с маслом и миррой, и шестьдесят сиклей серебра и пять белых волов с вызолоченными рогами, и сел на лучшего своего коня в золотой попоне и серебряной сбруе и поехал во главе поезда к дому отца и матери Суламиты. И когда увидела все это Суламита, то всплеснула она руками, и от смущения убежала в дом. Но доверенные женщины вошли туда и убрали ее лучшими шелками и умастили душистыми маслами и заплели ей косы и вывели ее, и поставили перед царем Сулейманом. И взял ее Сулейман за руку и поставил перед людьми. И стала она, смущенная, сияющая, как нарцисс Сарона, чиста и благоухающая, подобно лилии долин… и посадил ее Сулейман в повозку под алым балдахином и велел трубить в серебряные трубы, и осыпать повозку розами, и так доставили ее во дворец, и стала она сотой женой царя Сулеймана, самой любимой, самой мудрой. И все радовались, и пировали три дня и три ночи, и площадь перед дворцом была усыпана зерном и лепестками роз, и только Азаил был мрачен.
А Сулейман так радовался и гордился, что на радостях возьми и скажи Азаилу:
— Ну и чем вы, скажи на милость, сильнее нас, людей?
И отвечал Азаил:
— Освободи меня от цепей да передай мне перстень свой, и тогда сумею я показать тебе, чем мы сильнее людей.
Снял тогда с него Сулейман цепи и дал ему свой перстень. И наступил Азаил на Сулеймана, и проглотил его. Уперся одним крылом в землю, другим — в небо и, низвергнув Сулеймана, размахнулся и закинул его за четыреста парса.
И сказал Азаил — это тебе за петуха Бар!
И пропал Сулейман, ибо обрек его Азаил скитаться по землям людей и по временам Господа. И так наказан был Сулейман за свою гордыню — за то, что вознамерился он не человеческими руками строить Храм Господень, но посредством беса, которого обуздал хитростью и обманом. И выпало Сулейману скитаться, не зная ни времен, ни расстояний, покуда не умалится он и не станет равен с малыми, и не постигнет мудрость истинную, а не ложную, и покуда весь мир не станет для него одним храмом…
А что Азаил? А Азаил принял облик Сулеймана, однако ж, боясь взойти на Престол, который одного лишь Сулеймана возносил на себе, все дни и ночи пропадал в гареме. И, будучи бесом, он так ловко ублажал цариц и наложниц, что они лишь дивились, да радовались, что царь наконец-то предпочел гаремные утехи государственным делам. Одна лишь Суламифь мудрая удалилась в свои покои и сказалась больной, ибо кое-что показалось ей странным в сем самозваном царе. Однако ж про свои подозрения она пока никому не сказала.
А что Сулейман? Очнулся он в стране египетской, у своего тестя фараона, и решил попасть ко двору, дабы обратиться за помощью. Однако стража не пустила его дальше порога.
— Я, — говорит Сулейман, — был царем над всем Израилем, а вы не пускаете меня к моему тестю, негодные…
— Царь Сулейман, — отвечают ему, — и по сей день восседает в Ерусалиме.
Понял тогда Сулейман, что Азаил принял его облик и горько зарыдал.
Над утерянным царством своим он плакал, и над былым могуществом, а пуще всего плакал он, ибо скучал по прекрасной Суламифи, которую успел полюбить пуще жизни своей.
И побрел он по земле и, плача, говорил так: «Что пользы человеку при всех трудах его под солнцем? И это и было всею долею от трудов моих? Был я царем над Израилем, а нынче — царь я только над посохом моим!»
И скитался царь Сулейман по странам и народам, и потерял им счет, и помогал людям мудрым советом, и утешал их притчами, и складывал свадебные песни на свадьбах и плачи для похорон, и слово его всегда было к месту и ко времени, а за это люди давали ему подаянье, и тем он кормился, отчего и прозвали его в народе «Когелет», что означает «проповедник».
И набрался Сулейман мудрости великой, каковая неведома царям. И вот что было с царем Сулейманом.
А что же Азаил?
А Азаил веселился во дворце, и пил дорогие вина, и ел дорогие яства, и забросил государственные дела, и не стало более справедливых судов, и разогнал он диван, и не держал совета, и смущал умы народу, поскольку, говорят, поставил он в Вефиле и в Дане двух золотых тельцов, и вместо того, чтобы обращать своих жен в истинную веру, сам стал поклоняться их идолам, и входил он к женам своим и наложницам во всяческое время, не зная ни пятницы, ни субботы, ни иных запретных дней, и люди начали тревожиться, а в Израиле зрела смута.
И тогда Суламифь мудрая позвала Беная, сына Иегодиады, и сказала ему — сомневаюсь ли я, истинно ли Сулейман сейчас царит в Израиле? Сидит ли он на престоле?
— Нет, — сказал Беная, — не сидит он на престоле.
— Судит ли он справедливо?
— Нет, — сказал Беная, — он судит несправедливо.
— Блюдет ли он субботу?