— Нет, — сказал Беная, — не блюдет он субботы.
— Тогда это не царь Сулейман, — сказала Суламифь мудрая.
— Так кто же это у нас царствует вместо царя? — в ужасе воскликнул тогда Беная.
— Ума не приложу и того не ведаю, — отвечала Суламифь, — ибо ко мне он не входил со дня свадьбы. Но я спрошу у цариц и наложниц. Ибо на это темное дело пора пролить свет.
И пошла тогда Суламифь к женам и наложницам, и принесла сладостей и притираний, и душистые масла и украшения, и так сказала:
— Сердце мое тревожится, ибо вот уже год, как не вижу я царя, господина моего. Что с ним? Не заболел ли?
— Нет, — отвечают жены (а они в глубине души рады были, что позабыл Сулейман Суламифь мудрую, и не входит больше к ней), — наш владыка бодрый и здравый, и бывает у нас каждую ночь и каждый день!
— И по пятницам? — спрашивает тогда Суламифь мудрая, — и по субботам?
— И по пятницам, — отвечают жены, — и по субботам! И трудится он на любовном ложе так, как не трудился смолоду, дай ему Бог здоровья! А что к тебе не ходит, так это оттого, что разлюбил он тебя, ибо ликом ты смугла, а бедрами хрупка, простушка ты эдакая!
— Ох, ох! — сказала тогда Суламифь мудрая, — видно поделом мне царская немилость! Но скажите мне, девушки, не изменился ли царь? Светел ли он лицом? Мудр ли он взором?
— Для нас он всем хорош, — отвечают жены.
— Пышно ли его одеяние? Роскошны ли его шелка?
— Роскошны как никогда, — отвечают жены.
— А скажите мне, простушке, носит ли он ножной браслет, что подарила я ему в знак нашей любви? Ибо из собственных кос сплела я его!
— Не знаем мы того и не ведаем, — смеются жены, — ибо не снимает он обуви.
— Что, все время? — спросила Суламифь.
— Ну и что с того? — смеются жены.
— Ах, вот оно что! — сказала Суламифь мудрая, и, поклонившись, удалилась.
И вызвала она к себе вновь Беная, сына Иегодиады, и сказала — вот, вызнала я все у этих куриц: и не царь Сулейман это вовсе царит у нас в Израиле, а бес Азаил, потому как не снимает он обуви, когда входит к женщинам — во-первых, потому что бесы не как люди, и делают все, что людям противно и извращают обычаи и сотрясают устои, а во вторых, потому прячет он ноги, что, хотя и в силах он изменить свой облик, есть у него качество, ему неподвластное — говорю тебе, там у него копыто козлиное!
— Ох, ох! — заплакал тогда Беная. — Что же нам делать?
— Предоставь все мне, — сказала Суламифь мудрая.
И вот позвала она рабынь и евнухов, поваров и музыкантов и велела устроить пир, и приготовить всякую рыбу и птицу, все, что плавает и летает и бегает на четырех ногах, и принести наилучшие вина и зажечь курильницы с благовониями и послала к мнимому царю, и велела передать так: истосковалась твоя Суламита без ласки твоей, хочет она устроить пир, чтобы ты, светоч земли, возрадовался и развеселился. И, как взойдет луна, окажи своей служанке милость великую, приди в ее чертог, ибо ждет она…
И возрадовался Азаил, ибо до сей поры Суламифь мудрая скрывалась от него. И оделся в дорогие царские одежды и, только лишь взошла луна, в радости и предвкушении проследовал в чертог жены Сулеймановой. И увидел, что в чертоге курятся благовония и сияют самоцветы и Суламифь мудрая, в светлых нарядах и звенящих браслетах встречает его с поклоном у входа.
И поглядела на него Суламифь, и увидела, что совсем он как возлюбленный ее Сулейман, однако ж обуви с ног не снимает. Но она не подала виду, а провела его в покои, и нежно улыбнулась и усадила его на подушки, и села рядом.
И склонился он к ней, желая обнять ее, но она, отстранившись, сказала — услади себя сначала вином и освежи яблоками, о, мой любимый, изнемогающий от любви! И сама подносила всяческие блюда, приправленные душистыми травами и воспламеняющими пряностями, и сладкое вино и горькое пиво, и поел Азаил, и насытился, и возжелал Суламифь пуще прежнего. Но она вновь уклонилась от его объятий и сказала — услади сначала свой слух музыкой, а взор — танцами, господин мой! И хлопнула в ладоши и позвала музыкантш и певиц и танцорок и они запели любовные песни и зазвенели браслетами, и колебались станом и пуще прежнего разгорелся огонь желания в Азаиле коварном. И вновь бросился он к Суламифи мудрой, желая ее обнять, однако она вздохнула и отстранилась и заплакала горько, говоря, не любишь ты меня и затаила я на тебя обиду.
— В чем обида твоя? — спрашивает тогда Азаил.
— Да вот сколько я просила тебя надеть мне кольцо на палец, столько раз ты уклонялся и уходил, и ни разу не сделал по желанию моему!
— Все я сделаю по желанию твоему! — воскликнул распаленный Азаил.
— Тогда дай мне надеть кольцо вот это, — сказала Суламифь мудрая, — ибо поклялась я сама себе, что не войдешь ты ко мне, пока не будет у меня на пальце этого кольца.
— Дуры вы бабы, — сказал тогда Азаил, — ибо когда есть у вас все, вам надобно еще больше!
Однако ж снял он кольцо с Шем-Гамфарошем и надел его на палец Суламифи.
И тогда хлопнула Суламифь в ладоши и вбежали стражники, и она, указывая на Азаила велела — вот, взять его!
— Что ты творишь, безумная, — воскликнул тогда бес, — я же Сулейман, твой возлюбленный владыка!
— Не знаю, где сейчас мой возлюбленный владыка и не ведаю, — отвечала Суламифь, — однако ж ты — не он, а бес поганый. И вот уже двенадцать лун, как мутишь ты воду, и бесчестишь жен Сулеймановых и не блюдешь субботы и судишь неправедно! А коли не верите мне, снимите с него башмаки!
И тогда закричал Азаил — верни мне кольцо, о, коварная!
А кольцо было такое, что его ни за что не взять силой, а можно лишь отдать по своей воле, и Суламифь, когда это услышала, засмеялась, и сказала — вот вся ваша бесовская хитрость чего стоит! Ну и чем вы сильнее нас? Ты думал обмануть женщину, однако же женщина обманула тебя. И не получишь ты кольца и власти царской и престола и будешь ты отныне ползать во прахе и шевелиться во тьме, как тебе и подобает.