Фредрик Браун
Гизенстексы
Самое странное во всем этом было то, что Обри Уолтерс совсем не была странной маленькой девочкой. Она была совершенно обычной, как ее отец и мать, которые жили в квартире на Отис-стрит, играли в бридж один вечер в неделю, выходили куда-нибудь в другой вечер, а остальные вечера спокойно проводили дома.
Обри было девять, у нее были веснушки и похожие на проволоку волосы, но в девять лет еще никто не расстраивается по этому поводу. Она очень хорошо училась в не слишком дорогой частной школе, куда ее отправили родители, легко заводила друзей среди других детей и брала уроки на трехчетвертевой скрипке, играя на ней отвратительно.
Возможно, ее величайшим недостатком была склонность поздно ложиться спать по вечерам, но на самом-то деле это была вина ее родителей, позволявшим ей оставаться заполночь одетой, пока она не станет сонной и сама не захочет отправиться в постель. Даже в пять и в шесть лет она редко ложилась в постель до десяти вечера. И если в моменты пробуждения материнской заботы ее клали в постель пораньше, она все равно никогда вовремя не засыпала. Так почему же не позволить ребенку остаться подольше?
Теперь, в девять лет, она оставалась на столько же, на сколько и родители, что в обычные вечера было примерно до одиннадцати, а то и позднее, когда собиралась компания в бридж, или когда они вечером куда-нибудь ходили. Тогда она ложилась еще позднее, ибо обычно они брали ее с собой. Обри наслаждалось всем, что бы там ни было. Она тихо, как мышка, сидела в театральном кресле или с серьезностью маленькой девочки смотрела на всех над краем кружки имбирного эля, когда они пили коктейль-другой в ночном клубе. Она впитывала шум, и музыку, и танцы, от удивления широко распахнув глаза и наслаждаясь каждой минутой.
Иногда дядя Ричард, брат матери, ходил вместе с ними. Они и дядя Ричард были хорошими друзьями. Именно дядя Ричард и принес ей тех кукол.
— Забавная штука произошла сегодня, — сказал он. — Я шел по Роджерс-плейс мимо здания клуба моряков — знаешь, Эдди, где Док Ховард держит свой офис — как что-то шлепнулось на тротуар прямо позади меня. Я повернулся, а там вот этот пакет.
«Пакет» оказался белой коробкой чуть больше, чем из-под обуви, весьма странно перевязанной серой лентой. Отец Обри, Сэм Уолтерс, с любопытством осмотрел коробку.
— Помятой не выглядит, — сказал он. — Наверное, упала из не очень высокого окна. Они и была так завязана?
— Точно так. Я сдвинул ленту назад после того, как открыл ее и взглянул. Ну, я не хочу сказать, что я все переворошил… Я просто остановился и посмотрел вверх, кто же ее бросил — подумал, что кого-нибудь увижу у окна. Но никого не было, и я подобрал коробку. Внутри было что-то не очень тяжелое, а коробка и лента выглядели так, ну, не так, чтобы такое кто-то выбросил нарочно. Так я постоял, задрав голову, но ничего не происходило, поэтому я слегка потряс коробку и…
— Ну, хорошо, хорошо, — сказал Сэм Уолтерс. — Избавь нас от болтовни. Ты не нашел, кто уронил ее?
— Нет. И я подымался до четвертого этажа, расспрашивая людей, чьи окна выходят на место, где я ее подобрал. Когда это случилось, все оказались дома, но никто даже никогда и не видел коробку. Думаю, она могла свалиться с оконного выступа. Но…
— Что в ней, Дик? — спросила Эдит.
— Куклы. Четыре штуки. Я принес их сюда для Обри. Если она их захочет.
Он развязал пакет, и Обри сказала:
— О-о-о, дядя Ричард! Они… они такие красивые!
Сэм сказал:
— Хм. Они скорее похожи на маленькие манекены, чем на куклы. Я имею в виду то, как они одеты. Наверное, стоят по несколько долларов за штуку. Ты уверен, что хозяин не захочет их вернуть?
Ричард пожал плечами.
— Не вижу, как он сможет. Как я говорил, я обошел четыре этажа, расспрашивая всех подряд. Хотя по виду коробки и по стуку от удара не скажешь, чтобы она падала даже с такой высоты. А когда я открыл ее… Ну, да ты взгляни… — Он вытащил одну из кукол и вручил Сэму Уолтерсу для инспекции.
— Воск. Я имею в виду — головы и ладони. И ничего не треснуло. Коробка не могла упасть выше, чем со второго этажа. Но даже так, я не понимаю, как… — И он снова пожал плечами.
— Это Гизенстексы, — сказала Обри.
— Что? — спросил Сэм.
— Я хочу назвать их Гизенстексами, — сказала Обри. — Смотри, это папа Гизенстекс, а это мама Гизенстекс, а эта хорошенькая девочка — это Обри Гизенстекс. А еще один мужчина, мы назовем его дядя Гизенстекс. Дядя маленькой девочки.
Сэм усмехнулся.
— Как мы, да? Но если дядя, э-э, Гизенстекс, это брат мамы Гизенстекс, как дядя Ричард — мамин брат, тогда его фамилия не может быть Гизенстекс.