— Мне совершенно не интересно, что там происходит.
Максимус с досады цокнул языком:
— И отойти просто так ты тоже не хочешь?
— Зачем?
Я заметила, что Максимус, не мигая смотрит в одну точку. Неподалеку от нас сидела крохотная девушка, вероятно даже младше меня. Тонкая, полупрозрачная, с длинными пшеничными волосами, которые в свете солнца отдавали рыжиной. Она была совершенно одна, что-то пила, скучая, качала тонкой ножкой.
— Да, сколько угодно, — фыркнула я, — Но учтите, это уже педофилия.
Максимус меня не слышал. Я вздохнула, мысленно посочувствовала девушке и отошла. Я не упускала Максимуса из виду. Интересно было, как все-таки он будет действовать в этом случае. Девушка не показалась мне вот такой уж простушкой.
Максимус прошел мимо нее и случайно споткнувшись пролил на нее минеральную воду. "Вот, засранец!" — подумала я. Сделав маневр, я оказалась в зоне слышимости и видимости пары.
Девушка была удивлена и подавлена, и так настроение было ни к черту, а еще моему хозяину, видите ли, захотелось поухаживать за ней.
— Прости Бога ради, — извинялся уже в сотый раз Максимус.
— Да, что там, — наконец сказала девушка.
— Я должен как-то загладить свою вину.
— Катитесь к черту, — устало сказала девушка снова, садясь на свое место.
— Я могу купить тебе новое платье.
Она посмотрела на него, как на идиота. Хотя почему "как"? Он выглядел не просто идиотом, а последним идиотом.
— Мне и это нравится.
— Оно очень тебе идет.
— Я знаю, — девушка поправила волосы.
Максимус мигом оказался рядом с ней.
— Ты местная?
— Да, я воспитанница мэра города, — сказала она.
Максимус промолчал, что-то соображая.
— И как воспитательница, строгая?
— Так себе. Мы поссорились сегодня утром. Она не пускала меня на фестиваль. Подруги мои тоже решили не ходить, а я хожу сюда вот уже пять лет и не собираюсь пропускать и этот год.
— Правильно, совершенно верно. А ты случайно не на гитаре играешь?
— Да, — девушка впервые посмотрела на него прямо, удивленно. Максимус тут же перехватил этот взгляд и с интересом продолжал: — У тебя тонкие пальцы, очень удобно. А на арфе не пробовала играть?
— Я училась на арфе несколько лет. У меня даже что-то получалось.
От ее холодности не осталось и следа, она заметила Максимуса и его возраст ее не смущал. Максимус тем временем взял ее ручку и гладил пальцы.
— Прозрачные пальчики, и ноготки, очаровательной формы, — он перевернул ее ладошку и медленно стал едва касаясь пальцами водить по ней. Девушка села прямее и напряглась, она не отрываясь смотрела на хозяина и, кажется, уже была безвольна. Максимус говорил ровным грудным голосом, много, что-то рассказывал, но я уже не помню что. Он всячески выказывал ей свое расположение.
— Как тебя зовут, прелестное создание?
— Ио.
— Как греческого бога ветров. Если бы я был кораблем, то был бы раз такому ветру, — он едва коснулся губами ее руки.
Ио была добита. Еще минут через пятнадцать Максимус извинился и подошел ко мне.
— Аиша, если подслушиваешь и подглядываешь делай это так, чтобы я не видел, а пока мы поехали. Ты мне больше не нужна сегодня до вечера. Часов в пять я буду ждать ужин.
— И будете голодны, как стая волков зимой, я уже поняла.
— Умница, Аиша.
— Но она младше меня!
— Это меня и привлекает.
— Старый развратник, — фыркнула я.
— После поговорим.
Максимус снова был рядом с Ио.
— Кто это? — спрашивала девушка, которую, как мешок с картошкой, перетаскивал Максимус.
— Это моя помощница, не обращай внимания.
Мне стало мерзко и грустно. Я снова захотела позвонить Капитану, но снова отказалась от этой мысли. Совершенно невозможно было просто так сидеть. Вокруг было полно людей, но я была одна на всем белом свете. То, что где-то там далеко быть может обо мне думал Капитан, меня не грело.
Я переключилась с грустного на Максимуса. Ну, виданное ли дело? Не обращай внимания, я что мебель что ли? Он, конечно, старается быть милым, после отъезда Капитана, но я не верю ни единому его жесту, ни одной черточке его не верю. Да, он перестал тиранить меня, да, я более-менее самостоятельная личность, но пользоваться мной, как ширмой от всяких там безумных дурочек, польстившихся на грубые уловки. В сущности, он ничего не сделал, кроме того, как воспользовался неопытностью Ио.
— Девушка, простите, — проскрипел чей-то голос.
— Да? — я обернулась. Возле меня стояла маленькая старушка, у нее были высохшие черепашьи шея и лицо, один глаз был слеп, второй редко моргал. Благородная седина была подчеркнута щегольской шляпкой. На ее сгорбленной фигурке неплохо сидело синее платье, ко всему прочему она была на каблуках.