Пройдя сквозь все круги ада аэропорта, мы вышли на улицы Дин-Йорка. Скупое солнце едва пробивалось сквозь пелену снеговых туч.
— Скоро стемнеет, снимем номер на ночь и в магазин.
В гостинице вышел казус. Номеров, рассчитанных на разнополых хозяина и помощника, не оказалось. Раскладушек тоже не было.
— А матрас хотя бы можно? — умоляла я.
— Нет, девушка, — рычал на меня разозленный портье, — Одну ночь вы можете и переспать с вашим хозяином.
Я не знала, что мне делать — плакать или смеяться. Я чувствовала, что еще одна секунда, я стану делать и то, и другое одновременно.
Максимус сидел спокойно в стороне, и делал вид, что его это не касается.
— Ты так меня боишься? Я не ожидал. Можешь спать хоть в костюме Евы, я не трону тебя и пальцем, — увещевал он меня после.
— Ну, да, — фыркнула я, — пальцем и не обязательно.
— Неужели тебе так хочется? — спокойно поднял брови Максимус.
Мне опять нечего было ему ответить, и я промолчала.
— Это был слишком пошлый, для такой красивой девушки, каламбур. Предоставь, пожалуйста, такие шутки толстушкам из баров, которые обсуждают свой единственный в жизни секс.
— А толстушки, по-вашему, не красивы?! — взъелась я.
— Они прекрасны. Я, знаешь ли, всеяден в некотором смысле. Все женщины разные и все, даже Ирэн или Юлия, по своему прекрасны, просто у меня не было времени узнать их лучше.
В магазине мы провели немного времени. Максимус предоставил мне полную свободу действия и сам помогал мне. Из магазина мы вышли в мягко валивший снег. Я надела волчью шубку вместо теплого пуховика, который мы приобрели, Максимус потащил меня в экскурсионное бюро, ворча, что я все сама себе отморожу, и вообще это был мой выбор и больше он меня лечить не станет.
— И вообще, одного отмороженного мне хватает, теперь с тобой еще возись, я вам не нянька! Но попомни мое слово, что если мы поедем смотреть льды, будет очень холодно.
Мы еле успели купить билеты до отправления последней экскурсионной шхуны, похожей на бывшую рыболовецкую. Называлась она "Рубикон". В море было холодно, но не так холодно как в тот момент у меня на душе. Все тревоги и недовольства остались позади, стоило мне только взойти на палубу. Я увидела суровое северное море, и сердце сразу забилось по-другому. Я знала, что меня может согреть, а точнее кто. И чувствовала сейчас себя насколько это возможно, ближе к нему. Я успокоилась.
— Ух, холодрыга. Я с ног сбился, пока тебя нашел. Пойдем, выпьем глинтвейна, иначе задубеем, — Максимус оторвал меня от созерцания воды и увел поближе к бару.
Сладкое горячее вино с корицей мне понравилось, вкусно, ароматно, но голова от него мгновенно замутилась, еще рано было для алкоголя. Один из матросов, обслуживавших бар, сказал, что мы подплывем к самой кромке льдов, сквозь них, естественно не пойдем, но бросим якорь, и желающие могут выйти на льды.
— Там скучно, — заметил равнодушно Максимус, — но судя по нездоровому блеску в глазах, ты уже хочешь туда спуститься?
— Вы же были там, почему мне нельзя?
— Хозяин барин. В смысле делай, что хочешь.
"Рубикон" отошел от пристани и устремился вперед. Через сорок минут мы были в непосредственной близи льдов. Небольшие льдины проплывали мимо нас, на фоне черной воды, они выглядели белыми каплями. Вдали между водой и черным небом вздымались белые горы льда.
— Неудачная погодка, ни луны, ни сияния, а при фонарях тут даже и смотреть не на что, — зевал хозяин.
— Вы не спуститесь вниз?
— Тебя одну оставлять нельзя, либо убьешься, либо покалечишься.
— Вы такого высокого обо мне мнения, — фыркнула я.
— Я объективен.
Я состроила ласковую гримаску и легко поцеловала хозяйскую щеку. Напоследок еще и похлопала глазками настолько глупо, насколько смогла.
— Вот теперь хорошо, — невозмутимо кивнул Максимус.
Шхуна бросила якорь. Спустили трап. Мы сошли на льдину. Вроде бы и ничего особенного, но у меня дыхание перехватило. Я стою на толще воды, посреди открытого моря. Я сделала пару шагов, подсвечивая себе фонарем.
— Просьба, далеко не уходить, — прокричал матрос с корабля.
Совсем рядом были нагромождения льдов, острые, блестящие шипы льда, припорошенные снегом. Я быстро подошла к ним. Они были выше меня на три, а то и четыре моих же роста. Я сняла перчатку и коснулась льда. Он был вовсе не такой холодный, как я предполагала. Казалось бы, замерзшая вода, и ничего больше. Когда-то это могла быть замерзшая волна, теперь сколотая в разных местах, потрепанная ветрами и другими волнами. В этой воде чувствовалась жизнь, она была внутри, тихая, незаметная, но я чувствовала ее.