— Довольно! Оставайтесь на месте! Что вам понадобилось здесь?
Семпроний поднял руку с кольцом.
— Я, римский сенатор Луций Семпроний, хочу видеть правителя провинции.
Переступив на месте, стражник указал на Катона:
— А это кто?
— Центурион Катон. Мы плыли вдоль критского берега к Риму, когда корабль наш поразила гигантская волна.
— Волна? — Стражник не без опаски подошел к чуть приблизившемуся к воротам Семпронию. — Мы слышали, что на берег обрушилась жуткая волна, господин, но рассказывают нечто невероятное… что она уничтожала пристани и прибрежные селения.
— Это правда, — подтвердил Семпроний. — Мы высадились в Матале… точнее, у ее развалин. Там мы узнали, что правитель тяжело ранен. Я приехал, чтобы прояснить ситуацию.
— Дела плохи, господин. В гарнизоне не осталось ни одного живого офицера; почти все они собрались во дворце правителя, когда началось землетрясение. Лишь горстке гостей удалось спастись из пиршественного зала, а остальных раздавила крыша.
— А где сам правитель?
— Он находится в дворцовой конюшне, господин. Она почти не пострадала, и ею пользуются как госпиталем. То есть туда мы сносим раненых.
После недолгой паузы Семпроний спросил:
— В каком он состоянии?
Стражник прикусил губу:
— Приказано говорить, что он выздоровеет.
— Но?..
Часовой огляделся и понизил голос:
— Как говорит мой начальник во дворце… Если тебе нужно повидать правителя, господин, поторопись.
— Хорошо, пропусти же нас.
Стражник кивнул и обратился к своим подчиненным:
— Откройте ворота!
С громким стоном правая створка ворот под руками навалившихся на нее стражников стронулась с места и поползла. Стон превратился в оглушительный скрежет и, наконец, в пронзительный визг, после чего створка остановилась, не желая двигаться далее. В приоткрывшуюся щель едва проходил всадник верхом на коне, и стражник почтительно извинился:
— Прости, господин, но кладка поколебалась, и дальше ворота не открываются.
Семпроний кивнул в знак благодарности и направил коня в щель. Внутри города перед обоими римлянами предстала уже привычная картина разрушений: мостовая главной улицы была засыпана битым камнем. Среди руин и полуразрушенных зданий копошились люди; их было заметно больше, чем в Матале, и впервые за последние дни Катон ощутил некую толику надежды. Итак, думал центурион, некоторые поселения понесли заметно меньший ущерб, чем он предполагал; получается, что Матала приготовила его к худшему. Конь нес обоих римлян вперед, к центру города, мимо рыночной площади, мимо обвалившихся лавок, их погубленного товара, в котором копались уцелевшие горожане. Когда они оказались в центре города, вдоль улицы с обеих ее сторон выстроились крупные общественные здания, и на месте рухнувших сооружений Катон видел поваленные колонны, похожие на стволы огромных деревьев или рассыпавшиеся на мостовой на отдельные барабаны, и лестницы, прежде поднимавшиеся к дверям храмов, а ныне заканчивавшиеся грудами битого камня.
Дворец правителя располагался в самом центре Гортины, на пересечении двух главных улиц. В высокой внешней стене была устроена впечатляющая привратницкая с двумя арками, за которой располагался просторный мощеный двор. Сам дворец, внушительное и впечатляющее сооружение из белого камня, казалось, только что подвергся обстрелу метательных осадных машин. В стенах зияли проломы, и лишь несколько крытых черепицей участков намекали на прежние очертания кровли.
Семпроний затаил дыхание.
— Удивительно то, что в нем вообще можно было выжить.
— Да, — согласился Катон. — А вон там как будто бы находятся конюшни.
Он указал на высокие стены дворика, прижавшегося сбоку к главному зданию. Возле входа в него собралась небольшая толпа стоявших или сидевших на корточках людей; некоторые из них держали детей на руках или поддерживали ожидавших приема родных, едва способных стоять на ногах. Больными занимались два армейских врача в черных туниках, принимавшие в первую очередь самых тяжелых. Было ясно, что толпа находилась в угрюмом настроении, и, уже приблизившись к конюшне, Катон услышал сердитый ропот.
— Расступись! — крикнул Семпроний. — Дорогу мне, я сказал!
Люди нехотя разошлись перед конем, и недовольство тех, кто оказался рядом с обоими римлянами, приобрело еще более выраженный облик.
— Молодой-то, вишь, ранен, — буркнул какой-то старик, — смотри-ка, в ногу угодило.
— Сукин сын, лезет поперед очереди, — раздался еще один голос, и по толпе немедленно пробежал раздраженный ропот, а остававшиеся перед Семпронием все еще отказывались расступиться.