Что сказать… Эйфория скоро, очень скоро прошла. Остались серые, заполненные работой будни, редко прерываемые праздниками, во время которых коллектив школы собирался на сабантуи и нормально глушил водку. Потом наступал «вечер любви», как он его называл, и учительницы, коих в школе было практически девяносто девять процентов (не считая его да трудовика, хромого дедка, не котирующегося в женской среде), договаривались между собой, кто и когда уединится с молодым энергичным учителем литературы.
Обычно это происходило в классе химии – видимо из-за того, что там стояли крепкие столы, которые выдерживали дебелых, охающих и ахающих учительниц. И без разницы – замужем они были или нет – в эти вечера все оказывались незамужними. А потом наступало отрезвление, а вместе с ним – новые трудовые будни.
Слава чувствовал, как эта пучина затягивает его, но плыл и плыл по течению, боясь признаться себе в том, что Прометея из него не вышло. Он с тоской вспоминал Петербург, давно бы туда свалил, если бы не упрямство и досада – мать предупреждала его, что он не выдержит и сбежит из этой тмутаракани через полгода – он жалкий интеллигент, книжный червь, который без ее помощи и защиты не способен ступить ни шага. Мать была человеком жестким, властолюбивым и своими эскападами добилась лишь одного – он фактически сбежал из дома на свободу. Вот только свобода ли это? Вообще непонятно было – как мать его зачала. Вернее, как зачала – технически все понятно, а вот с кем? Он не знал отца – мать отказывалась о нем говорить. Вырос Слава довольно красивым рослым парнем, чем-то похожим на мать, только в мужском варианте. Он подозревал, что в ее жизни не все было просто – работала она переводчицей при туристических группах и моталась с иностранцами (скорее всего так он и появился на свет – не от святого же духа?). Впрочем, все равно никогда не узнает… Да и не интересовался он отцом – жил себе и жил, и за это был благодарен судьбе. А мог бы и не жить. Жены у него не было, девушки тоже. Нечастые развлечения с учительницами кое-как удовлетворяли его тягу к противоположному полу, но он знал, что это ненормально – не иметь постоянной женщины. Впрочем, все равно спешил домой, чтобы взять в руки очередную книгу и уйти в иной мир, мир более яркий, более красочный, чем тот, в котором он вырос и жил.
Иногда Слава подумывал о том, что хорошо бы жениться, завести семью, его время от времени сватали к какой-нибудь женщине (в женском коллективе все считали своей обязанностью пристроить неженатика к какой-нибудь бабе). Почему-то всегда попадались или разведенки с детьми, или вдовы, тоже с детьми. Он с некоторых пор стал подозревать, что «сводницы» пристраивали к нему своих родственниц, сестер, подруг – чтобы сбросить ношу со своих плеч. Незамужняя сестра или подруга всегда представляет опасность – не дай бог, мужа уведет или просто соблазнит. Пусть уж лучше сидит дома с этим недотепой и не рыпается! А что, мужик завидный – рост сто восемьдесят восемь, блондин с нордическими чертами лица. Ну… немного худоват на местный вкус, так и что – зато выносливый, как все худые. Ручищи – вона какие! Как обнимет… аж косточки трещат! А то, что в очках – так читает слишком много. А повыкидывать книжонки – может, и зрение восстановится. Опять же, говорят, с этим сейчас просто: сделал операцию, вот тебе и зрение восстановилось! Бегает по утрам, не курит, по бабам не таскается… почти. В школе – это не в счет – тут все свои, типа по-родственному!
В общем, плыл Слава по течению, и скорее всего оно притащило бы его в мутное болото, если бы… Но обо всем по порядку.
Этот вечер, как уже было упомянуто, ничем не отличался от остальных – конечно, кроме родительского собрания по результатам первой четверти. Завтра должны были начаться каникулы, и в его сердце гнездилась радость – не придется тащиться в школу, не нужно будет снова и снова слушать шум и визг в коридорах. А также нытье своих коллег-женщин по поводу несчастной жизни и рассказы о том, что они купили за последнее время – включая шмотки и нижнее белье. Его раздражало, что бабы совсем перестали его стесняться и переодевались прямо при нем – вроде как по-семейному. Или словно он являлся неодушевленным предметом.
На улице было тихо, и хотя наступил конец октября, снег не выпал, лишь деревья раскачивались под ночным ветром, размахивая голыми ветками, сбросившими осеннюю листву.
Слава поежился, поднял воротник – до дома, в котором он жил, идти придется километра два. Этот одноэтажный домик администрация райцентра выделила новому учителю несколько лет назад. Там он и жил. Преимущества частного дома были очевидны – тихо, спокойно, никаких соседей через стену, значит, никто не кричал, не шумел, не мешал. Но очевидны были и неудобства – с частным домом больше хлопот и работы: требуется чистить дорожки от снега, платить за газ, да и отопление котловое. Но в общем-то ему тут нравилось – имелся огородик, в котором он высаживал разные сорта винограда и любовался осенью тяжелыми гроздьями; было куда поставить машину. Машины у него пока не имелось, но когда-нибудь он ее купит… наверное). В Питере с парковкой проблема! И пробки… А тут – мечта! Впрочем, наверное, он себя все же успокаивал, выискивая преимущества в своей растительной жизни. Человек часто обманывает сам себя, на то он и человек.