Один из них выкрикнул, обращаясь к толпе:
– Видел кто-нибудь молодого парня из Бононии по имени Вителлий? Мы разыскиваем его!
Вителлия охватил страх. Что это может означать? Ребекка тоже почувствовала недоброе и схватила юношу за руку. Они переглянулись. На миг у обоих возникла одна и та же мысль: бежать. Тут же, однако, они сообразили, что это только немедленно привлекло бы к ним всеобщее внимание.
– Разыскивается Вителлий из Бононии!
Четверка была все ближе. Перед ними расступались, и сейчас они направлялись прямо к Вителлию. Какое-то мгновение он стоял, словно прирос к земле, а затем посмотрел первому гладиатору в глаза и произнес:
– Вителлий из Бононии – это я.
– Ты Вителлий из Бононии? – переспросил гладиатор и, не дожидаясь ответа, обернулся к своим товарищам: – Эй, парни, мы нашли его!
Остальные гладиаторы, подбежав, окружили Вителлия. Один из них заломил ему правую руку за спину и крикнул:
– Вперед!
– Что вам от меня нужно? – начал было противиться Вителлий. – Я не знаю за собой никакой вины.
В поисках поддержки он бросил умоляющий взгляд на Ребекку, но его тут же потащили куда-то в сторону, и девушка исчезла из поля зрения.
– Вперед, вперед! – продолжали выкрикивать гладиаторы.
– Нет сомнений, – сказала Мессалина, – что народ сейчас больше, чем когда-либо, боготворит своего императора. Строительство нового водопровода, закон, ограничивающий безмерную жадность ростовщиков, изобретение новых букв для нашей письменности – все это привлекло к Клавдию симпатии многих и многих. Наше положение становится все затруднительнее.
Окружавшие Мессалину мужчины, все сплошь ее любовники, молча кивнули. Они стояли вокруг выкованного из серебра ложа императрицы, на котором свободно могли бы поместиться с полдюжины людей, и буквально пожирали женщину глазами. При этом они без всяких видимых усилий сохраняли внешнее спокойствие. Так, словно чем-то само собой разумеющимся было то, что императрица, эта возбуждающая страсть и желание обладать ею женщина, лежит перед ними полуобнаженная, с театральной беспомощностью пощипывая края своей легкой накидки. Предполагалось, что накидка эта должна прикрывать наготу ее жемчужно-розового тела, в действительности же Мессалина получала явное удовольствие, сдвигая накидку так, чтобы демонстрировать попеременно то свою роскошную грудь, то темные волосы на лобке.
Тит Прокул, ближайшее доверенное лицо и начальник почетной стражи императрицы, склонен был во всем полагаться на силу.
– Со времен божественного Августа, – произнес он несколько театральным тоном, – ни один император не умер естественной смертью. Каждому из них помог в этом меч. Точно так же и Клавдий найдет преждевременную кончину.
– Это верно, – заметил Юнкус Вергилиан, один из сенаторов Рима, – но нельзя забывать о том, что ко времени своей смерти Тиберий и Калигула были ненавистны народу.
– А разве так обстоит дело с Клавдием? – проговорил Сульпиций Руфус, хозяин школы гладиаторов. – Клавдия недолюбливали только в начале его правления, а после его военных побед в Британии и после того, как он начал проявлять заботу о нуждах народа, римляне, по большей части, на его стороне. Тот, кто попытается насильственно устранить его, восстановит против себя общественное мнение.
– Мы не можем, однако, ждать, пока император покинет наш мир по воле богов. Мне и без того кажется, что с какого-то времени его годы словно бы потекли вспять, – возразил Декрий Кальпурний, начальник римской пожарной стражи.
– Ничего удивительного, – рассмеялась Мессалина, – ведь он несколько раз в год ездит лечиться в Синуэссу, поместье, некогда принадлежавшее Цицерону. Вино и горячие ванны идут ему, похоже, на пользу.
– По дороге в Синуэссу с ним могло бы что-нибудь случиться… – заметил Санфей Трогус, один из телохранителей императора.
– В этом случае, если покушение окажется неудачным, твоя голова первой слетит с плеч под мечом палача, – вмешался Прокул. – Покушение вне стен города кажется мне связанным с необычайно большим риском. Опасность, что оно будет раскрыто, больше, а возможности скрыться гораздо меньше, чем в Риме, где нам известен каждый уголок.
– Вне городских стен не удалось устранить даже сына Агриппины, – хлопнув рукой по лежавшей рядом красной подушке, сказала Мессалина. – Он все еще жив и все еще может оспаривать право на наследство у меня и моего сына Британника. – При этих словах ее темные глаза словно вспыхнули огнем.
– Вспомните, – раздраженно проговорил Прокул, – как нелегко было нам незамеченными вернуться из Анциума в Рим. Повстречай нас хоть кто-нибудь, наше купленное такой дорогой ценой алиби оказалось бы совершенно бесполезным.