Бетесда отсутствовала большую часть дня, делая покупки на продуктовых рынках, и взяла с собой пару моих сандалий, чтобы сапожник снял с них мерку. У меня были дела на Форуме, а также особое поручение на Улице Гипсовых Мастеров. Лишь ночью, когда Экон удалился в свою комнату, а мы вдвоем откинулись на обеденных диванах после ужина – простой трапезы из чечевичного супа и фаршированных фиников - я нашел время, чтобы поговорить с Бетесдой о проблеме Экона.
– Исчезают? По одной фигурке? – сказала она. В теплом свете жаровни мне показалось, что я заметил легкую улыбку на ее губах. Тот же свет запечатлел винные блики на ее темных, обработанных хной волосах. Бетесда была прекрасна в любое время дня, но, пожалуй, наиболее красива при свете огня. Черный кот, которого она назвала Баст, лежал рядом с ней, подчиняясь ее нежным поглаживаниям. Наблюдая за тем, как Бетесда ласкает зверя, я почувствовал укол зависти. В то время кошки были в новинку в Риме, и держать такую в качестве домашнего питомца, как другие держали бы собаку, было одной из необычных привычек, которые Бетесда привезла с собой из Египта. Ее последний кот, которого также звали Баст, умер некоторое время назад; этого она недавно приобрела у морского торговца в Остии. Мы с чудовищем хорошо ладили, пока я не пытался встать между Бастом и его любимицей, в те моменты, когда наступала очередь кота получать ласки Бетесды.
– Да, маленькие монстры, кажется, исчезают один за другим, - сказал я, прочищая горло. – Я ведь не думаю, что ты что-то знаешь об этом?
– Я? Почему ты думаешь, что я могу иметь к этому какое-то отношение? – Бетесда приподняла бровь. На какой-то сверхъестественный момент выражение ее лица и выражение морды кота стали одинаковыми - таинственными, отчужденными, совершенно самодостаточными. Я беспокойно заерзал на кушетке.
– Возможно… - я пожал плечами. – Возможно, ты убирала его комнату. Возможно, одна из фигурок упала и разбилась…
– Ты думаешь, что я такая слепая и неуклюжая? Думаю, я бы вспомнила, если бы сломала одну из фигурок Экона, - холодно сказала она. – Особенно если бы я делала это три дня подряд.
– Конечно. Тем не менее, учитывая, как ты к ним относишься …
– А ты знаешь, как я к ним отношусь, господин? – Бетесда посмотрела на меня кошачьим взглядом.
Я откашлялся.
– Ну, я знаю, что они тебе не нравятся…
– Я уважаю их за то, какие они есть. Ты думаешь, что это просто комки безжизненной глины, детские игрушки, сделанные неуклюжим гончаром. Вы, римляне! Вы настолько верите в горстку богов, которые сделали вас великим, что больше не можете видеть крошечных богов, которые населяют ваши собственные дома. Искра жизни есть в каждой из фигурок, которые Экон принес в дом. Правда, неразумно приводить их так много в дом сразу, когда мы мало что о них знаем. Ты знаешь, что я думаю? Я думаю, что три пропавших фигурки могли уйти по собственному желанию.
– Каким образом? Ты думаешь, они спрыгнули с полки и убежали?
– Ты издеваешься, господин, но может быть, что те трое, которые ушли, были недовольны компанией, в которой они оказались. Или, возможно, другие фигурки прогнали их! – Бесада повысила голос, а затем и сама, выпрямилась на диване. Баст, которому не понравилась перемена расположения хозяйки, спрыгнул с ее колен и убежал.
– Бетесда, это абсурд. Это всего лишь кусочки раскрашенной глины!
Она успокоилась и откинулась назад.
– Так говоришь ты, господин. Это ты так говоришь.
– Дело в том, что эти фигурки очень дороги Экону. Он очень ими гордится. Это его собственность. Он заработал их своим собственным трудом.
– Ну, если ты так говоришь, господин. Будучи простой рабыней, я мало что знаю о заработке и собственности.
В ее тоне не было никакого сочувствия к Экону и уж тем более раскаяния. Я был более чем когда-либо полон решимости выполнить свое обещание, данное Экону, раскрыть тайну исчезновения его монстров.
В ту ночь, когда Бетесда уснула, я выскользнул из постели и прокрался в освещенный полной луной сад в центре дома. В неприметном месте рядом с одной из колонн портика я обнаружил вещь, которую я купил ранее днем на Улице Гипсовых Мастеров. Это был плотно сплетенный льняной мешок с горсткой штукатурной пыли. Неся сумку, я проскользнул через занавешенный дверной проем в комнату Экона. В лунном свете, лившемся через маленькое окошко, Экон крепко спал на своей койке. Сунув руку в сумку, я рассыпал очень тонкий слой штукатурной пыли на пол перед нишей, в которой хранились его фигурки. Пыль была такой мелкой, что крошечное облачко поднявшееся из моей руки и, казалось, долго висело в лунном свете. Мои глаза слезились, а нос дернулся. Я выскользнул из комнаты Экона, убрал мешочек с гипсовой пылью и вернулся к своей кровати. Я проскользнул под одеяло и лег рядом с Бетесдой. Только тогда я чихнул, и тишина нарушилась, словно от грома.