– Ты можешь остаться ночевать у меня, - сказал Цицерон. – Я остановился у местного банкира. Хорошая еда. Удобные кровати, – он приподнял бровь.
Почему Цицерону так сильно хотелось, чтобы я остался? Мне пришло в голову, что он сам был брезгливым. Он предпочитал смотреть на бои гладиаторов в компании кого-то, кто не станет осуждать его брезгливость, как это, вероятно, сделали бы многие из его коллег – сенаторов.
Я неохотно согласился и вот уже в прекрасный полдень Юния, сидел в деревянном амфитеатре, построенном специально для погребальных игр в честь кончины Секста Тория из Сатурнии. Так как я был с Цицероном, меня допустили в отдельную секцию под тенью кроваво-красного навеса вместе с семьей покойного, различными местными сановниками и важными гостями из Рима. Местные сельские жители и фермеры сидели на залитых солнцем сиденьях напротив наших. Они надели широкие шляпы и размахивали яркими веерами. На какое-то мгновение, от вида множества трепещущих вееров, у меня возникла иллюзия, что толпу накрывает рой огромных бабочек, хлопающих крыльями.
Предстояли три поединка, все должны были сражаться насмерть. Менее трех показалось бы скупостью со стороны семьи. Любое другое количество выглядело бы показным и более дорогим удовольствием. Как сказал Цицерон, семья Секста Тория, хотя и была в высшей степени респектабельной, но не такой богатой.
Перед нами прошли три пары гладиаторов. Шлемы скрывали их лица, но их было легко отличить по разной броне и контрастному телосложению. Один гладиатор выделялся среди всего остального цвета своей кожи, это был нубиец, чьи мускулистые руки и ноги сияли под жарким солнцем, как полированное черное дерево. Когда бойцы проходили перед нами, каждый поднял свое оружие. Толпа ответила вежливыми аплодисментами, но я услышал, как двое мужчин позади нас ворчали:
– Довольно непонятная команда. Мне сказали, что она принадлежит некоему вольноотпущеннику из Равенны; человеку по имени Ахала. Никогда о нем не слышал!
– Я тоже. Как семья наняла эту команду? Вероятно, задешево. Тем не менее, я полагаю, что нубиец – это уже что-то новенькое …
Затем последовал ритуальный осмотр оружия на остроту и доспехов на прочность, который проводил местный судья, отвечающий за Игры, после чего гладиаторы покинули арену. Судья призвал богов и произнес еще один панегирик Сексту Торию. Несколько мгновений спустя, под трубный рев, вновь появилась пара гладиаторов, и начался первый бой. Более низкорослый и коренастый боец представлял фракийца с небольшим круглым щитом и коротким мечом. Его высокий, неповоротливый противник был в более тяжелых самнитских доспехах и с продолговатым щитом.
– Самнит против фракийца – типичный поединок, - отметил Цицерон, который часто начинал болтать, когда был обеспокоен или нервничал. – Знаешь ли ты, что самые первые гладиаторские бои проходили прямо здесь, в Этрурии? О, да, мы, римляне, унаследовали этот обычай от этрусков. Они начинали с принесения в жертву пленных воинов перед погребальными кострами их вождей… - начал Цицерон, но тут меч самнита с громким лязгом оставил отметину на щите фракийца, затем он прочистил горло и продолжил. – В конце концов, вместо того, чтобы просто душить пленников, этруски решили заставить их сражаться друг с другом, позволяя победителям остаться живыми.
Мы, римляне, переняли этот обычай и таким образом развили традицию проведения смертельных схваток на похоронах наших великих людей. Конечно, в наши дни любой, кто что-то из себя представляет, должен удостаиваться чести на своих похоронах гладиаторскими играми. Я даже слышал о них на похоронах знаменитых женщин! Результат – огромный спрос на свежих гладиаторов. Ты по-прежнему видишь среди них пленных воинов, но все чаще это просто рабы, обученные сражаться, или иногда обычные преступники-убийцы, которых иначе бы казнили, или воры, которые предпочли рискнуть на арене, чем лишиться руки.
Под нами фракиец пробил щит самнита и нанес скользящий удар по его руке с мечом. Кровь окрасила песок. Цицерон вздрогнул.
– В конечном счете, следует помнить, что это религиозное событие, - чопорно отметил он, - а люди должны иметь свою веру. И скажу тебе откровенно, я не против смотреть смертельный поединок, если сражаются два осужденных преступника. В таком случае, по крайней мере, есть что-то поучительное в пролитии крови. Или даже если бойцы – захваченные в плен наши противники. Это тоже может быть поучительно, чтобы хорошенько присмотреться к нашим врагам и увидеть, как они сражаются, и отпраздновать покровительство богов, которые посадили нас на трибуны, а их – на арену. Но все больше и больше наблюдается тенденция к тому, чтобы сражались обученные рабы …