– Я понимаю, цензор. Скажите, кто из ваших домочадцев знает, что произошло сегодня?
– Только привратник.
– И никто другой?
– Никто. Остальным я сказал, что Хрестус потерял сознание от сердечного приступа.
Я кивнул.
– Для начала мне нужно увидеть покойника и допросить вашего привратника.
– Конечно. А пирожное? Может, мне скормить его бродячей собаке, чтобы убедиться…
– Я не думаю, что это необходимо, Цензор. – я взял маленькое блюдо и снова понюхал пирожное. Определенно, в сочетании с обычным запахом печеного миндаля, еле-еле ощущался более резкий запах вещества, называемого горьким миндалем, одного из сильнейших ядов на свете. Всего нескольких капель хватало, чтобы убить человека за считанные минуты. Как крайне умно было придумать посыпать им кондитерское изделие со вкусом сладкого миндаля, от которого голодный сладкоежка мог бы откусить кусочек, не замечая горького привкуса, пока не стало слишком поздно.
Попликола отвел меня посмотреть тело своего раба. Вид Хрестуса соответствовал его возрасту. На его руках не было мозолей, хозяин явно не переутомлял его. Его восковая кожа имела розоватый румянец, что еще раз свидетельствовало о том, что он был отравлен горьким миндалем.
Попликола вызвал привратника, которого я расспросил в присутствии его хозяина. Он был тугодумом (как и положено привратникам) и ничего не добавил к тому, что мне уже сказал Попликола.
Заметно потрясенный, Попликола удалился, попросив привратника проводить меня. Я был уже у входа, собираясь выйти, когда через атриум прошла женщина. На ней была элегантная синяя стола, а волосы были модно уложены гребнями и булавками, образуя возвышающуюся форму прически, которая не поддавалась логике. Ее волосы были черными, как уголь, за исключением узкой белой полоски над левым виском, которая закручивалась вверх, как лента, в извилистый локон. Она взглянула на меня, проходя мимо, но никак не прореагировала. Несомненно, цензор принимал всегда много посетителей.
– Это дочь цензора? – спросил я привратника.
– Нет.
Я приподнял бровь, но тупой раб не стал вдаваться в подробности.
– Тогда его жена?
– Да. Моя госпожа Палла.
– Поразительная женщина, – после ее ухода в пустом атриуме, казалось, сохранялась своего рода аура. Она была надменной красавицей, что мало свидетельствовало о ее возрасте. Я подозревал, что она должна быть старше, чем выглядела, но вряд ли ей было за сорок.
– Палла – мать сына цензора, Луция? – Нет.
– Тогда его мачеха?
– Да.
– Понятно, – я кивнул и попрощался.
Я хотел узнать побольше о Попликоле и его семье, поэтому в тот вечер нанес визит своему другу-патрицию Луцию Клавдию, который знает все, что стоит знать обо всех, кто вращается в высших кругах римского общества. Я намеревался вести себя осторожно, соблюдая свою клятву перед цензором, и поэтому после обеда, расслабившись на наших диванах и попивая вино, я окольными путями перешел к теме выборов и голосования, а затем к предмету переписных листов.
– Насколько я понимаю, недавняя перепись показывает около восьмисот тысяч римских граждан, - заметил я.
– Конечно! – Луций Клавдий один за другим сунул свои пухлые пальцы в рот, обсасывая жир от жареного перепела. Другой рукой он убрал со лба локон вьющихся рыжих волос. – Если так будет продолжаться, в один прекрасный день граждан будет больше, чем рабов! Цензоры действительно должны что-то предпринять для ограничения гражданства.
Политические предпочтения моего друга всегда были на стороне консерваторов, в конце концов, Клавдии – патриции. Я задумчиво кивнул.
– А цензоры сегодня кто?
– Лентул Клодиан…, - сказал он, засовывая последний палец в рот, - … и старый Луций Геллий Попликола.
– Попликола, - невинно пробормотал я. – Кажется мне это имя знакомо, только вот откуда, не помню…
– Гордиан, очнись? Попликола был консулом два года назад. Неужели ты не помнишь ту неприятность со Спартаком? Попликола, как консул, должен был выступить против восставших рабов, и те задали ему порку, - и не раз, а дважды! Это ли ни позор, рабы на фермах под предводительством разбойника-гладиатора разгромили обученных легионеров под предводительством римского консула! Люди говорили, что это произошло потому, что Поппи слишком стар, чтобы вести армию, это был крах его карьеры! Но вот прошло два года, и Поппи – цензор. Это большая ответственная должность. Но безопасная – никаких военных походов! Как раз для такого человека, как Поппи – это его призвание, к тому же он честен как прямая палка.