В конце концов, за чашкой молодого вина после последнего блюда из соленого лука, тушенного в меде с семенами горчицы, Цицерон начал вспоминать прошлое. Он провел целый год на Сицилии и посчитал себя знатоком долгой и бурной истории острова, и, похоже, был очень доволен возможностью продемонстрировать свои знания местной собратии. Постепенно его голос вошел в речевой ритм, который не допускал возражений. То, что он рассказывал, было захватывающим – я никогда не слышал так много ужасных подробностей о великих восстаниях рабов, которые потрясали Сицилию в предыдущие времена, - но через некоторое время я заметил, что его сиракузские гости постепенно стали скучать также, как и Экон.
Цицерон особенно разошелся, когда заговорил об Иероне, правителе Сиракуз во время их золотого века.
– Этот правитель был примером для всех других эллинских тиранов, которые правили греческими городами в его дни. Но ты не все знаешь о славные правления Иерона, Марджеро.
– А что именно? - спросил Марджеро, моргая и откашливаясь, как человек, только что отошедший от сна.
– Я имею в виду поэта Феокрита – его шестнадцатый сонет, - подсказал Цицерон.
Марджеро снова моргнул.
– Шестнадцатый сонет Феокрита, - сказал Цицерон, - стихотворение, в котором он превозносит достоинства правления Иерона и надеется на его окончательную победу над Карфагеном. Ты, конечно, знаешь это стихотворение.
Марджеро моргнул густыми ресницами и пожал плечами.
Цицерон неодобрительно нахмурился, затем выдавил улыбку.
– Я, конечно, имею в виду те стихи, которые начинаются:
«Издавна дочери Зевса, и с ними певцы, восхваляли
В песнях бессмертных богов и деянья мужей знаменитых…»
- Вспомнил, Марджеро…?
Молодой поэт шевельнулся.
– Что-то смутно знакомо, – Дорофей тихо рассмеялся. Тонкие губы Агафина сжались в улыбке. Я понял, что Марджеро иронизирует над Цицероном.
Цицерон, не обращая внимания, подсказал ему еще несколько строк:
«Вот сиракузцев солдаты за древки хватаются копий,
Крепко плетенным щитом отягчив свои мощные руки.
Сам Гиерон опоясан мечом, как былые герои,
Носит он шлем на главе, осеняемый львиною гривой.».
– Львиною гривой? - проворчал Марджеро.
– Что такое?
– Там вроде бы: «С конским хвостом на богато украшенном шлеме», - сказал Марджеро, неумолимо приподняв бровь. – Неужели львиною гривой?
Цицерон покраснел.
Да, ты прав: «С конским хвостом на богато украшенном шлеме». Выходит, ты знаешь это стихотворение.
– Немного, - промолвил Марджеро. – Конечно, Феокрит, пытаясь завоевать расположение Иеро, всячески старался ему понравиться. В тот конкретный момент он был поэтом без покровителя; думаю, что ему понравился здешний климат в Сиракузах, поэтому он бросился сочинять сонеты, чтобы привлечь внимание Иеро. Подумал, что тиран может нанять эпического поэта, чтобы тот описал его победы над Карфагеном, поэтому и прислал несколько подхалимских каракулей, подав заявку на этот пост. Жалко, что Иеро не принял его предложение – думаю, он был слишком занят борьбой с карфагенянами. В последствии, Феокрит накатал еще одно хвалебное стихотворение царю Птолемею в Александрии, и за это получил работу писца на Ниле. Жалко, что мы, поэты, всегда подчиняемся прихоти богатых и властных.
Это была самая длинная фраза, произнесенная Марджеро за весь вечер. Цицерон неуверенно взглянул на него.
– Ах, да. Как бы то ни было, Иерон действительно изгнал карфагенян, независимо от того, были ли там поэты, чтобы записать его деяния или нет, но мы в Риме все равно помним его как великого правителя. И, конечно же, среди образованных людей, и его друга Архимеда, который известен всему нашему миру! - Цицерон ожидал кивка гостей, но все трое только молча смотрели на него. – Архимед, математик, - подсказал он. – Не философ, конечно, но все же один из величайших умов своего времени. Он был правой рукой Иерона. Мудрец и мыслитель, увлеченный свойствами сфер, цилиндров и математических уравнений, но весьма неплохой человек. Особенно, когда он брался за инженерные катапульты и боевые машины. Говорят, что Иерон не смог бы изгнать карфагенян из Сицилии без него.
– Ах, - сухо промолвил Агафин, - вы про этого Архимеда. А я думал, вы имели в виду Архимеда, торговца рыбой, этого лысого парня с прилавком на пристани.
– О, неужели это имя так распространено? – Цицерон, казалось, был на грани осознания того, что над ним издеваются, но продолжал настаивать, решив читать лекцию своим сиракузским гостям о самом известном их земляке, когда-либо жившем. – Я, конечно, имею в виду Архимеда, который сказал: «Дайте мне точку опоры и я сдвину землю», и продемонстрировал это Иеро в миниатюре, изобретя шкивы и рычаги, с помощью которых тиран мог переместить стоящий в сухом доке корабль простым движением руки; Архимед, построивший необычный часовой механизм Солнца, Луны и пяти планет, в котором все миниатюрные сферы движутся в точном соответствии с их небесными моделями; Архимед, который возможно, наиболее известен разработанным им решением проблемы золотой короны Иерона.
– Ах, вы сейчас окончательно запутаете меня, - сказал Дорофей. – У меня никогда не хватало мозгов для логики и математики. Помнишь, Агафин, как наш старый наставник плакал горючими слезами, когда пытался заставлял меня учить разные теоремы Пифагора и все такое?
– Ах, но принцип золотой короны довольно просто объяснить, - весело сказал Цицерон. – Вы все ведь знаете эту историю?
– Что-то смутно слышали, - смеясь, сказал Дорофей.
– Я буду краток, - пообещал Цицерон. – Похоже, Иеро дал ремесленнику определенную массу золота с поручением сделать ему корону. Достаточно скоро этот человек вернулся с великолепной золотой короной. Но до Иерона дошел слух, что ремесленник украл часть золота. И что середина короны была заменена серебром. Она весила сколько нужно, но была ли корона из чистого золота? Изделие было изысканно обработано, и Иерону не хотелось, его портить, но он не мог придумать способа, чтобы определить его состав, за исключением того, чтобы расплавить или разрезать его на части. Поэтому он обратился к Архимеду, который помогал ему с такими проблемами в прошлом, и спросил, может ли он найти решение.
Архимед думал, думал, но безрезультатно. Золото тяжелее серебра, насколько он знал, и слепой мог отличить их друг от друга, взвесив их в руках; но как можно определить, сделан ли данный предмет из серебра, покрытого золотом? Говорят, что, когда Архимед сидел в ванне, заметил, как уровень воды поднимался и опускался, когда купальщики входили и выходили, и тогда его внезапно осенило. Он был так взволнован, что он выпрыгнул из ванны и даже голым побежал по улицам, крича: «Эврика! Эврика! Я нашел это! Я нашел это!»