Лукулл задумался, глядя на вишенку на ладони, словно бы в ней была какая-то тайна.
– Это дерево было выращено в саду недалеко от города Амис в Понте. Ты когда-нибудь слышал об Амисе?
Я покачал головой.
– Я отдал приказ потушить пожары и аккуратно занять город. Но вышло иначе.
– Легионеры были раздражены долгой осадой; они были полны сдерживаемой ярости, разочарованы тем, что город взят без боя, и жаждали грабежа. Мои командиры не смогли их удержать. Они хлынули в беззащитный город, насиловали мальчиков и женщин, убивали стариков, чтобы утолить свою жажду крови, опрокидывали статуи, ломали мебель, крушили все, что можно было разрушить, ради чистой радости разрушения. Они не обращали внимания на огонь; они даже помогли его увеличить, потому что наступила ночь и им был нужен свет, чтобы продолжать свое неистовство, поэтому они зажгли факелы и бросали их где попало, или даже намеренно поджигали дома и даже людей. Разрушение Амиса было долгой кровавой ночью огня и хаоса. Я стоял и смотрел, будучи не в силах остановить их.
Он еще секунду смотрел на вишню, затем уронил ее. Она ударилась о брусчатку и взорвалась брызгами кроваво-красной мякоти.
– Видишь, Гордиан? Я хотел быть Суллой; вместо этого я был Муммием.
– Даже имея самые лучшие намерения, каждый из нас беспомощен перед Судьбой, - сказал я.
Он кивнул.
– Но что-то хорошее вышло и из осады Амиса. Я привез в Рим это дерево, на котором растет вишня, которую они называют самой драгоценной из всех.
Я услышал взрыв смеха от остальных гостей. Объедая по пути дерево за деревом, они приближались.
– Остальные гости скоро присоединятся к нам, - сказал я. – Если бы вы хотели сказать мне что-то еще, то говорите…
Он кивнул, возвращаясь к разговору.
– Да-да, я хочу обсудить кое-что. Посмотри вон туда, Гордиан. Ты видишь садовника, что работает через дорогу, ухаживая за розовым кустом?
Я пригляделся сквозь листья и ветки. Мужчина стоял, наклонившись, подрезая стебель розового куста. Последние лучи дневного света блестели на остром лезвии его ножниц.
– Да, я его вижу, - сказал я, хотя из-за широкополой шляпы, которую он носил, я почти не видел лица этого человека, кроме его седой бороды.
– Ты помнишь, Гордиан, раньше, когда Архиас читал стихотворение, которое он сочиняет для моего триумфа, - то место о мятежном генерале Варие?
– Конечно: «Никому не поднимать меч на одноглазого»
– Точно. Когда Архиас произнес эти строки, на моем лице промелькнула тень; ты это заметил?
– Возможно.
– Не скромничай, Гордиан! Я почувствовал на себе твой взгляд. Ты замечаешь то, чего не видят другие.
– Да, Лукулл, я видел вашу реакцию, и она меня удивила.
– Поэма точна, до определенной степени. Я хотел, чтобы Марк Варий был схвачен живым, и его схватили. Мои люди привели его ко мне в цепях.
– Вы проявили к нему милосердие.
Он безрадостно улыбнулся.
– Не совсем. Я сохранил ему жизнь, чтобы в конце концов его можно было провести по улицам Рима во время моего триумфа. Ты знаешь, что происходит с захваченным врагом в такой процессии: люди плюют на него, проклинают его, швыряют в него отбросами. А потом, как предатель, Марк Варий был бы сброшен с Тарпейской скалы и встретил бы свою смерть.
– Вы говорите так, будто ничего этого уже не произойдет…
– Нет, потому что Варий сбежал. Во время моего возвращения домой, прямо в поле зрения Сицилии, он каким-то образом выскользнул из кандалов, вылез на палубу и прыгнул за борт. Мы развернулись и поплыли за ним, но солнце светило нам в глаза, и мы потеряли его из виду. Течение было сильным. До берега было далеко, и, возможно, , что и сильному пловцу добраться до него было бы невозможно, но Варий ослаб из-за заточения, а один из моих солдат был уверен, что ранил его; казалось почти наверняка, что Варий сгинул в море и утонул.
– Вы получили информацию что это не так?
– Ни малейших слухов. Я знаю, о чем ты думаешь: Варий был человеком известным, за его голову назначена награда и у него имеется особая примета – нет одного глаза. Если он выжил, он либо сбежал за пределы Рима, либо похоронил себя так глубоко, что можно считать его мертвым.
– Кажется, ни живой, ни мертвый Варий вам сейчас ни к чему. Ваш триумф пройдет великолепно и без этого украшения.
Лукулл приподнял бровь.
– Цицерон предупреждал меня о твоей склонности к сарказму. Но ты затронул самую суть дела. Я сохранил жизнь Вария с конкретной целью вернуть его в Рим живым. Он ускользнул от меня и сорвал мои планы. В конце концов, я ведь мог просто сказать солдатам, чтобы они принесли мне его голову на копье. И все же… – он снова повернулся к рабу, который подрезал кусты роз. – Эй, ты, там! Садовник!
Мужчина бросил работу и поднял глаза. Увидев, кто его окликнул, он быстро опустил голову, так что его глаза были закрыты полями шляпы. Я никак не смог разглядеть его лицо.
– Да, хозяин? – отозвался он.
– Иди сюда.
Садовник двинулся к нам, склонив голову.
– Достаточно, стой, - сказал Лукулл. До мужчины оставалось еще несколько шагов. – Как долго ты здесь работаешь в моем саду?
– С начала весны, хозяин. Меня купил в Афинах один из ваших агентов и привез сюда, чтобы ухаживать за розами. Это то, что я делал всю жизнь, хозяин, ухаживал за розами. – раб сносно говорил на латыни с греческим акцентом. Он продолжал отводить взгляд, словно испытывая трепет перед своим хозяином.
– Как тебя зовут? – задал вопрос Лукулл. – Да, да, я знаю, что спрашивал тебя раньше, но скажи мне еще раз.
– Мото, хозяин, – мужчина нервно вертел садовые ножницы в руке.
– Покажи свое лицо.
Мото приподнял подбородок. Он моргнул и прищурился, когда последний луч солнца упал на его единственный глаз; другой глаз отсутствовал. Травма давно зажила. Место, где должен был быть глаз, покрывала покрытая рубцами кожа.
– Как ты потерял свой глаз, Мото? – спросил Лукулл на удивление ровным голосом.
Мужчина вздохнул. Он уже рассказывал эту историю раньше.
– Это случилось очень давно, хозяин. Укололся шипом розы. Сначала казалось, что это небольшая ранка, но потом она загноилась. Несколько дней у меня была лихорадка, я чуть не умер. В конце концов, мне стало лучше – но я остался без глаза.
Лукулл кивнул.
– Возвращайся к работе… Мото.
С облегчением оттого, что его отпустили, раб поплелся обратно к розовому кусту.
Лукулл схватил меня за локоть сильнее, чем это было необходимо, и затащил в глубокую тень под вишневым деревом.