— Победителей не судят! — сказал он однажды и разрыдался.
Прежде чем приступить к задуманному, Дато решил осмотреть постройку, в которой содержался скот. Надо было успеть все, пока не вернулись группы мародеров, рассыпанные по деревням. Очень может быть, что после возвращения собирались забить скотину и устроить пир горой. Возможно, что разосланные по деревням боевики привезут туши забитых животных: обычно разделывать заставляли стариков, чтобы самим не возиться. А возможно, здесь вообще никого не ждали. Если базировавшиеся здесь отряды разъехались в поисках добычи, они уже должны были бы вернуться. Похоже, что пассажиры белой «Волги», которая утром напоролась на них, были не из этой группы, в противном случае их наверняка хватились бы.
— Отчего бы вам не попить чайку, ублюдки? — с ненавистью шептал Дато. — Согрелись бы и развлекались. А то и дом родной припомнили бы, всласть поковырялись бы в ностальгических ранах… Попейте чайку, козлы!
Однажды они с Кобой оказались в схожей ситуации и Коба сказал, что на тех, кому приходится коротать ночь в полевых условиях, наваливается невыносимая тоска: чтобы разогнать ее, кружечка чая — первое дело. Внимательно вглядываясь в людей у костра, Дато подумал, что им сейчас в самый раз заняться чаем, поскольку ночь в разоренном санатории вряд ли способна настроить на веселый лад.
— Директор этого борделя наверняка удрал первым, — сказал вчера Коба, когда они с холма разглядывали корпуса санатория. — Как началась война, так и улизнул. Сейчас посиживает где-нибудь в теплом местечке и рассказывает таким же трусливым крысам о сладостном прошлом, когда у его кабинета выстраивалась очередь из длинноногих блондинок…
— Не заводись! — проворчал тогда Дато.
— Отчего же? Будь я директором этого борделя, тоже вешал бы людям лапшу на уши про веселые денечки, когда я был здесь хозяином…
Желание закурить становилось невыносимым, но он держался. Раз захотелось курить, значит, он не боялся. Не храбрился, а действительно не боялся. Просто был «напряжен и сконцентрирован», как говорил майор.
Человек в кожанке прислонил дверь под углом, ударил ее каблуком, пытаясь сломать. Паркет и дверные косяки отступавшая армия успела сжечь.
Тот, в кожанке, очевидно, повредил ногу, и его сменил боевик во френче. Сидевшая в «Виллисе» личность выскочила из машины и оказалась женщиной небольшого роста. Она подошла к костру, протянула к огню руки. У нее было кругленькое личико, из тех, какие Коба называл «аккуратненькими». На ней ладно сидела престижная американская униформа, хотя куртка и брюки были разных расцветок. Боевик в кожанке подтащил дверь к лестнице, один конец положил на край ступеньки и вспрыгнул на дверь обеими ногами.
— Если бы вы сейчас спали, ублюдки, я бы вам обязательно приснился! — еле слышно проговорил Дато. Его снова охватило ощущение уверенности, будто все они попались в западню и находились в полной его власти.
Женщина что-то строго выговаривала обоим боевикам, пытавшимся разломать дверь на дрова. До Дато доносился ее высокий капризный голос с придирчивыми нотками. Она распекала их в характерном для женщин ласково-укоряющем тоне. И манеры у нее были соответствующие: сразу можно было догадаться, что эта особа считала своей обязанностью навязывать окружающим свои желания.
— Не хотите ли, господа, пятки свои показать. Я, чтоб вы знали, страсть как по ним соскучился! — сказал Дато чуть слышно, как бы про себя. Ему вдруг припомнилась эта излюбленная майорская затравка, подначка неприятеля перед атакой. Вспомнив майора, он перевел взгляд на гранаты, лежащие перед ним, и еще раз помянул своего командира добрым словом, поскольку благодаря ему отлично умел ими пользоваться. Не терпелось выстрелить в того, в кожаной перчатке, — он больше всех раздражал. Но и другой, в портупее и лакированных сапогах, раздражал не меньше своими чванливыми манерами. Будь сейчас рядом Коба, то непременно сказал бы про этих картинных щеголей, что во время боя их надо оставлять напоследок: такие пижоны первыми празднуют труса и всех остальных заражают паникой. Этим приемам и кое-чему еще Коба научился у майора. Оба воображали себя великими психологами. Возможно, они и были ими.