Стены этого очаровательного хранилища были окрашены в нежный розовый цвет, отбрасывавший прелестный отблеск на его обитателей. Через правильные промежутки этот цвет скрывался под овальными гирляндами-барельефами, вылепленными на самой стене и служившими рамкой для различных мифологических сюжетов, среди которых преобладало изображение Венеры, богини любви и веселья. Параллельно карнизам тянулся барельеф, представляющий баснословную борьбу амазонок со всевозможными чудовищами; среди них наиболее бросался в глаза знаменитый гриф — чудовищное животное с головой и шеей хищной птицы.
Любопытно было замечать в этих воительницах, представленных на барельефе, некоторые черты той властной красоты, энергичной грации и надменной осанки, какие отличали и саму Валерию. Впрочем, их мужественные, полные отваги позы представляли в то же время резкий контраст с изящной томностью, отличавшей каждое движение знатной матроны, возлежавшей перед зеркалом и лениво подчинявшейся заботливым услугам своих служанок.
Эти пять служанок были главными рабынями дома. Самую старшую из них можно было принять за матрону. Она была высока ростом, много старше своих подруг и выполняла обязанность экономки, что, однако же, не избавляло ее от оскорблений и даже ударов, если ей случалось замешкаться с исполнением требований хозяйки. Остальные были красивые, веселые девушки, с блестящими глазами и белыми зубами.
Главный труд их состоял в наблюдении за различными предметами туалета матроны, и в этом ежедневном занятии они находили невыразимое, чисто женское удовольствие, несмотря даже на жестокость и суровость, с какой их наказывали за малейшую небрежность. Среди этих последних Миррина, очевидно, была любимицей. Ей принадлежала честь приносить нагретое белье госпоже для ванны, подавать ей туфли, когда она выходила из ванны, и надевать каждое платье, когда это было нужно. Госпожа неизменно сообразовывалась со вкусом Миррины и считала ее мнение решающим в важных вопросах о том, куда нужно прицепить драгоценную безделушку, где небрежно оставить прядь волос и как лучше расположить складки платья.
При своей наружности итальянки, эта девушка обладала изворотливостью и мягкостью греческого характера. Рабыня, родившаяся во владениях Валерии, воспитанная, как деревенская девушка, и с детства привыкшая к полевым занятиям, она, по прихоти своей госпожи, была привезена в Рим. С чисто женским непостоянством, с тем равнодушием, с каким иногда женщины без всякого удивления переходят к образу жизни, совершенно отличному от прежнего, молодая крестьянка не прожила еще и года в новом положении, как уже сделалась самой искусной и ловкой служанкой в столице. Излишне и говорить о том, как это отозвалось на ее нравственности и добром поведении. Никто не умел лучше Миррины изготовлять благовония и притирания, изглаживавшие неблагоприятные влияния климата и следы излишеств. Нигде нельзя было найти более искусную портниху, женщину, более сведущую в сочетании цветов, никто не мог бы тайком передать письмо или поручение так ловко, просто и тактично. Словом, это была женщина, готовая всегда, во всех затруднительных обстоятельствах действовать и щеткой, и завивальными щипцами, и иглой, и рукой, и глазами, и языком. Интрига была ее стихией. Лгать в интересах своей госпожи ей казалось столь же естественным, как лгать ради себя самой. Всякий, кто хотел бы приобрести благоволение Валерии, должен был сначала склонить на свою сторону ее служанку, и не один вздыхающий по ней римлянин узнал, к своему убытку, что этот путь к успеху был столь же утомителен, сколько дорог и часто приводил к пренебрежению и немилости.
Когда Миррина взяла из рук другой служанки коробочку с благовониями и приготовилась посыпать золотистой пылью волосы Валерии, ее взоры упали на подарок Плацида, в пренебрежении лежавший на полу. Ящичек раскрылся, и драгоценности рассыпались там и сям. Как ни удивительно, но у служанки еще была совесть, и эта совесть подсказывала ей, что она не совсем заслужила прекрасную цепочку, наброшенную трибуном на ее шею.
Обдавая голову госпожи золотистой пылью, Миррина осторожно попробовала попытать почву.
— Как только станет попрохладнее, — сказала она, — в моду войдет новая прическа. Я знаю это из верного источника: слышала, как это говорила Селина, узнавшая эту новость от первой служанки императрицы. Хотя сам цезарь не очень-то жалует Галерию, но если этот желтый султан будет принят, то, наверное, он войдет в моду. Меня это разозлило, когда я узнала, да и не одну меня.
— Почему же это? — томно спросила Валерия. — Разве эта прическа будет стеснительнее той, которую носят нынче?