Сведения, сообщенные Калхасом, о той дилемме, перед которой стояло тогда государство, не были преувеличенными. Веспасиан, богато одаренный крупными политическими талантами, хладнокровием, терпеливостью и отвагой, предпринял игру, в которой усыпленный ум Вителлия был неспособен бороться с ним. Этот человек, обожаемый армией, видевшей в нем превосходного полководца, бесстрашного солдата и человека простого и доблестного, представлял счастливый контраст изысканному обжорству и чувственности своего соперника и не терял ни малейшей доли своего влияния вследствие той умеренности, какую обнаруживал, и той действительной или напускной скромности, с какой он отказался от порфиры. Довольно терпеливый в выжидании случая, он хватался за него твердой и цепкой рукой, умел направить его к своей выгоде и руководить обстоятельствами, показывая вид, что он не более как только орудие их. Находясь далеко от театра войны и, по всей видимости, оставаясь лишь простым и даже несочувствующим зрителем тех смут, какие производились во имя его, он в то же время, как бы из-за кулис, управлял действиями своих полководцев и с большим тактом приводил в движение нити, определявшие движения его многочисленных сторонников. Он выполнял свое намерение с тем постоянством, которое является верным залогом успеха. С другой стороны, Вителлий, природные способности которого были ослаблены, если не вовсе разрушены чувственностью, обнаруживал в совете нерешительность и не умел предпринять что-либо определенное, решаясь то отречься и скрыться в неизвестности, то бороться насмерть. Он постоянно парализовал усилия пылких своих сторонников тем недоверием, какое выказывал по отношению к честным советникам, и той верой, с какой относился к окружавшим его изменникам.
В эту эпоху империя, быть может, находилась в еще более безнадежном состоянии, чем в эпоху беспощадного владычества Нерона. Каким чудовищем ни являлся этот последний, все-таки он держал твердой рукой бразды государства, а тирания, как бы тяжела они ни была, всегда предпочтительнее анархии и смуты. Но великолепное здание, первый камень которого был положен Ромулом, а венец возведен Августом, это создание семи веков, в которое каждое поколение вносило свой труд и свои приобретения до тех пор, пока оно не покрыло целый мир, теперь начинало видимо оседать и распадаться под давлением своих размеров и непомерной тяжести. Не следует забывать, что римское владычество было прежде всего владычеством меча, а между тем легионы набирались теперь из уроженцев различных провинций империи. Сирийцы и эфиопы сражались под римским орлом точно так же, как и буйные сыны Германии, и вечно изменчивые и неверные галлы. Войска, состоявшие из столь различных народностей и соединенные под одним знаменем, не могли иметь почти ничего общего, кроме некоторой профессиональной жестокости и пылкой любви к грабежу и выслужной плате. Во всякое время наемников можно было легко подкупить и увлечь на свою сторону. Каждый легион незаметно пришел к тому, что начал смотреть на себя, как на самостоятельную и независимую власть, становящуюся на сторону того, кто больше платил. Все лелеяли мечту пройти сквозь Рим и за десяток часов разгромить тот город, который они клялись защищать. Никто иной, кроме человека знаменитого и доблестного, выдающегося по своему имени, происхождению и подвигам, не мог управлять столь несродными элементами и соединить для общей цели людей с такими противоположными интересами. Но судьба решила, чтобы слабодушный, изношенный и озверевший Вителлий воссел на трон цезарей, а хладнокровный, непреклонный и глубокомысленный Веспасиан внимательным взором следил за ошибками своего тупого предшественника, вполне готовый схватить диадему, чтобы возложить ее на свою собственную голову.