Сенатор Публий Метелл, сидевший в оппидиуме, сказал своему соседу, бывшему консулу Домицию Карбулону:
— Пусть поразит Юпитер всех тиранов! Калигуле так же легко убить римского гражданина, как и простого раба!
— А мы и есть его рабы, — с горечью ответил Домиций. — Да и что могло остаться от нашего гражданства после того, как он разрешил нашим рабам доносить на нас?.. Теперь я боюсь наказать раба, потому что этот раб может заявить претору, будто бы я оскорбил императора. И меня убьют, конфискуют имущество! Я беззащитнее раба, у которого нечего отнять!
После того, как львы расправились со своей жертвой, на арену вышли двадцать гладиаторов, которые расправились со львами. Затем трупы людей и животных отволокли в сполинарий, и на арене развязалось сражение между сотней гладиаторов и сотней ягуаров.
Вскоре стало видно, что люди одерживают верх над своими прекрасными противниками: около двадцати животных было убито, не менее пятидесяти ползали по песку с перебитыми хребтами и распоротыми животами; гладиаторов из строя вышло не более десятка, правда, многие были легко ранены. Чтобы обострить обстановку, на арену выпустили еще сотню ягуаров, и тут уже тяжело пришлось бестиариям, мастерство и вооруженность которых казались недостаточными, чтобы сдержать натиск обезумевших зверей.
Для восстановления пошатнувшегося равновесия сил к сражающимся добавили еще двадцать гладиаторов, а позже, с этой же похвальной целью — еще двадцать ягуаров. Скоро вся арена была завалена грудами тел убитых людей и животных. Зрители наконец-то стали довольны, с трибун доносился их восторженный рев. Длившаяся около двух часов битва завершилась победой гладиаторов, которых осталось в живых не более тридцати, и все победители были ранены.
В играх наступил перерыв. Служители привели в порядок арену, и зрителей принялись развлекать молодые гладиаторы, которые показывали свое мастерство, сражаясь деревянными мечами; их сменили пегниарии, бившиеся друг с другом, вооружившись кнутами. Ни те, ни другие не могли нанести себе существенного вреда, поэтому зрители с равнодушием смотрели на арену, больше занятые обменом впечатлений о происшедшем и ожидая не меньших удовольствий в предстоящем: после перерыва должны были начаться схватки между гладиаторами.
Среди немногих недовольных было несколько ланист, предоставивших для этих игр своих питомцев. Слишком много гладиаторов было убито, а они так надеялись на то, что хотя бы половина сражавшихся останутся живы!.. Ведь гладиатор, ушедший живым с арены, возвращался обратно в школу ланисты, если, конечно, учредитель игр не даровал ему свободу.
Рядом с ланистами на зрительских трибунах сидело по десятку гладиаторов из их школ, взятых на тот случай, если бы кто-нибудь из предназначавшихся к выступлению на арене не смог или не захотел бы выступать. Ведь случалось, что молодой гладиатор, напуганный потоками проливаемой крови, еще загодя начинал дрожать, а будучи вытолкнутым на арену, своим жалким видом вызывал негодование зрителей. В подобной ситуации использовался «запасной» гладиатор, а труса, разумеется, жестоко наказывали. В числе «запасных» Мамерка Семпрания был и египтянин Сарт, который внимательно наблюдал не столько за тем, что происходило на арене, сколько за тем, как вели себя зрители.
«Чему так радуются эти люди? — думал Сарт. — Разве они не боятся смерти? Разве они не понимают, что могут сами в любой момент оказаться на арене по прихоти тирана, как этот старый торговец?..
Но если бы они были равнодушны к смерти, то они бы были спокойны, а не возбуждены. Но если бы они хоть на мгновение представили себя на арене, то они бы ужасались, а не наслаждались.
Значит, они боятся смерти и поэтому боятся даже представить себя на арене, боятся даже мыслей о смерти. Они стремятся убить свой страх, но, не имея сил убить его, зажмуривают глаза и, не видя его, делают вид, будто и нет его, будто они убили его.
Они не могут убить свой страх, и поэтому убивают бедных гладиаторов, чтобы обмануть себя, чтобы сказать себе: „Вот она смерть, а я не боюсь ее!“
И тогда они радуются или делают вид, что радуются, будто они не боятся, делая вид, что не боятся смерти. А ведь это смерть чужая, не их, а поднять покрывало пришедшей к другому незнакомки не означает — увидеть свою».
Размышления Сарта прервал рев труб, возвещающий о начале второй части представления — битвах гладиаторов между собой.