Прежде он был робок и вежлив. - Убирайся к своему отцу горшечнику.
Если и дальше станешь надоедать, то я перестану у него покупать горшки.
Скажу, что ты виновата!" - Кассий оказался другим, не прежним, а стал жестким, как будто мягкую глину амфоры обожгли в костре.
"Ты подарил мне колечко", - я, не знаю почему, вытянула руку, растопырила пальцы, чтобы лучше было видно кольцо.
"Как подарил, так и назад заберу за твою наглость", - если бы Кассий не взбесился и не сделал роковую ошибку, то я бы выбежала со слезами.
Но он покусился на самое дорогое - на мое колечко.
Я в гневе отступила к столу.
Рука нашарила глиняную чашку.
Я не видела чашку, но ощупала и поняла - чашка моего отца.
Пьют из наших чаш и воруют у меня.
Дальше помню только бессвязные картинки.
В ярости подняла руку с чашкой.
Осколок глиняной чашки торчит из глаза Кассия.
Позже я поняла, когда у меня в рабстве было свободное время, что отец небрежно обжег глину, и она стала прочная, но хрупкая, поэтому рассыпалась в моей руке.
Вбежал водонос, его открытый в крике рот:
"Нашего благодетеля и кормильца убила".
Но ярче всего я запомнила крошки сладкого хлеба на губах Мельпомены.
Крошки прилипли к ее алым губам. - Афродита перевела дыхание.
Воспоминания дались ей с трудом. - Может быть, я потому подробно тебе рассказываю, что тебе не интересно.
Дальше меня ждала нелегкая судьба.
За убийство купца судья назначил выплатить десять сестерций.
Отец мог бы собрать эту дань, я знаю, у него десять сестерций были, даже больше.
Но он не захотел платить за меня.
"Моя дочь стоит намного меньше, чем десять сестерций.
Зачем я стану переплачивать?
Я лучше куплю на эти деньги пять рабынь вместо нее". - Отец без сожаления отдал дочь.
Меня продали на торгах в рабство.
Я превратилась в рабыню.
Вырученные от продажи деньги ушли в казну судьи.
Сначала я жила хорошо, но затем меня перепродавали, опускали ниже и ниже, пока отощавшую, почти за бесценок, не выкупил Родион.
Он скупает самых хилых и дешевых рабынь, никому, кроме гладиаторских боев, не нужных.
Все равно же нас убьют.
Зачем переплачивать, если товар испортят.
Лучше на сэкономленные деньги он приобретет других дешевых, избитых, измученных, никому не нужных рабынь, например, как ты. - Последние слова Афродита произнесла растянуто, а затем заснула.
Ее мерное дыхание изредка нарушалось сопением.
Пару раз Афродита вскрикнула во сне.
Воспоминания о детстве и родном доме дались ей нелегко.
- Вставай, Пантера, скоро взойдет солнце, - на рабыню полилась холодная вода.
Девушка бы вскочила, потому что невозможно лежать в сырой холодной соломе, если, конечно, можешь двигаться.
Строптивая поднялась, села, снизу вверх смотрела на Афродиту.
Тяжелые капли воды стекали с волос строптивой.
- Сегодня для тебя особенный день, - Афродита погрозила строптивой пальцем, - впрочем, для женщин гладиаторов каждый день - особый.
Тебя будут испытывать. - Афродита протянула строптивой руку, чтобы помочь встать.
Но Пантера руку не приняла, поднялась сама.
Она шаталась, словно былинка на ветру, неимоверно изможденная, худая.
- Сама, все сама, - Афродита произнесла с удовлетворением.
Наклонила голову к левому плечу. - Рабыня должна быть хитрой, как песчаная лисица, и гибкая, словно намоченные в вине прутья лозы.
Иначе не выживешь! - Афродита открыла дверь.
Оказывается, засов с другой стороны уже поднят. - Я назначена тебе на первое время помогать и объяснять кое-что.
Поверь, хозяева заботятся не о тебе, как о человеке, а, как о своей собственности. - Афродита хлопнула по плечу проходящую невысокую, но мускулистую девушку. - Бетти, тебе не дали подопечную, не доверяют.
- Зато, смотрю, что тебе оказали высокое доверие, - Бетти ответила в тон шутливо. - Выбрали самую худую и негодную из всех новеньких рабынь.
Хоть в постели она хороша? - Бетти засмеялась, показала ровные белые зубы.
Пантера опустила голову:
"Зубы у нее целые, значит, за свои дерзости Бетти умеет постоять".