Когда девушки увидели, к кому он идет, на Лисандру посыпались оскорбления. Они полагали, что его услуги, столь желанные для них, должны были достаться именно ей.
— Рад, что у тебя все прошло хорошо, — сказал он Лисандре.
— Я не очень-то и волновалась, — вполне честно ответила она.
Спартанка повернулась, стащила с каменной скамьи вдрызг пьяную дикарку и села. Пьяная баба с глухим стуком сползла на пол, простонала и громко испортила воздух.
— А следовало бы, — сказал Катувольк и устроился рядом. — Это ведь не игра.
Лисандра сдержала едкий ответ. Бесконечные поучения наставников, очень хорошо знавших, как она должна была себя вести, изрядно ей надоели. Ведь выступила она вовсе не плохо!
— Я знаю, что такое излишняя уверенность в себе, — сказала она, стараясь быть вежливой. — Я вполне осознаю свои возможности и уверена в том, что они не подведут. Меня ведь с малолетства готовили именно к этому, Катувольк.
Он на миг перехватил ее взгляд.
— Я так беспокоился за тебя, Лисандра. Ты ведь не такая, как они все. Ты — особенная.
Она задумчиво кивнула.
— Да, я тоже так полагаю. Конечно, с другими я об этом не говорю, ибо тому, кому многое дано, надо держаться скромно. С другой стороны, невозможно отрицать, что мне повезло очень во многом. Боги щедро одарили меня. Я бьюсь на арене, чтобы воздать им честь!
— Я не о том, — сказал Катувольк. — Я хотел сказать, что ты особенная для меня. Я ни к кому еще не чувствовал того, что чувствую к тебе.
Лисандра нахмурилась. Она никак не ждала столь откровенного признания. Естественно, девушка понимала, что он очень ею увлекся, догадывалась, что его сразили ее красота и душевные качества, но думала все же, что привычка следовать правилам удержит его от прямого разговора. Это произошло, и она заметно смутилась. В их общем прошлом был некий момент, когда Лисандра, возможно, благосклонно приняла бы его ухаживания, но он давно миновал. Теперь ей было вполне очевидно, какая то была глупость.
— Я поднакопил денег, — продолжал Катувольк. — Не особенно много, но через год-другой у меня будет достаточно, чтобы нам обоим выкупиться у Бальба. Мы могли бы покинуть Карию и отправиться в Галлию. Я стал бы добрым мужем тебе, Лисандра, если бы ты согласилась за меня выйти. Я молод и силен, умею выращивать скот и строить дома. Ты жила бы со мной, ни в чем не нуждаясь.
— Катувольк!.. — проговорила она и положила ладонь ему на руку.
В его глазах, светившихся любовью, так и вспыхнула надежда, а на губах стала зарождаться улыбка. Спартанка же подумала о том, как это трудно. У нее не было никакого опыта на этой арене.
— У меня нет любви к тебе, — напрямую выложила она.
Откровенность была одним из основных качеств спартанцев. Увы, Лисандра не имела понятия о том, до какой степени может пришибить человека столь простая истина. Она увидела боль на его исказившемся лице и, что удивительно, ощутила ее как свою собственную.
— Мне жаль, — добавила девушка, стараясь смягчить удар. — Ты мне друг, товарищ по школе и брат по оружию. Но сердечного влечения к тебе у меня нет.
Катувольк опустил глаза и покачал головой.
— Я не должен был этого тебе говорить, — сказал он каким-то незнакомым голосом.
Лисандре очень хотелось, чтобы он удержался от слез. В ином случае она начала бы его презирать.
Но он лишь сказал:
— Я тебя смутил…
Это было отчасти верно, но, по мнению Лисандры, не стоило упоминания.
— Да и жена из меня получилась бы никудышная, — сказала она, пытаясь обратить мучительную ситуацию в шутку. — Ты небось слышал о том, как мы, спартанцы, готовим?
Катувольк хмуро помотал головой, отказываясь смотреть ей в глаза.
— В храмовой школе нас кормили в основном так называемой кровяной похлебкой. Она черного цвета, состоит из свинины, уксуса и свиной крови. Однажды гость нашего города попробовал такой суп и после этого заявил, что теперь понимает, отчего спартанские воины с такой готовностью бросаются навстречу смерти. Так вот, это единственная еда, которую я умею готовить. Боюсь, она не привела бы тебя в восторг.
— Я бы каждый день ее ел только ради того, чтобы нам быть вместе, — пробормотал Катувольк.
По мнению Лисандры, прозвучало это достаточно жалко. Мужчины чем-то напоминали ей детей. Если они не могли заполучить желаемого, то принимались дуться на весь белый свет.
— Не бери в голову, друг мой, — посоветовала она. — Я очень к тебе привязана, но это не любовь.
— Привязанность может вырасти и преобразиться. — Он все-таки поймал ее взгляд. — Бывает, мужчину и женщину сводят вместе еще в детстве, и постепенно между ними возникает любовь. С нами тоже могло бы случиться подобное.
На этом Лисандра решила, что с нее достаточно.
— Я сказала «нет», — сухо проговорила она. — Если ты и вправду ко мне что-то чувствуешь, то прекрати подобные разговоры. Мое место — здесь, на арене. Я не стану женой ни одному мужчине, Катувольк.
Галл резко покраснел. Его обида готова была вылиться в гнев, но Лисандре оказалось достаточно поднять брови, чтобы отвергнутый Катувольк все-таки промолчал. Ну и хорошо. Ей совсем не хотелось, чтобы дело кончилось ссорой.
Девушка поднялась на ноги и слегка улыбнулась.
— Ты добрый друг, Катувольк. Если ты согласен, то давай забудем о том, что этот разговор вообще был.
Он кивнул, передернул плечами и снова уставился в пол. Лисандра ничего более не сказала и пошла прочь.
«Я сделала все возможное, стараясь пощадить его чувства. Начать с того, что он сам явился сюда. Я ни в малейшей степени не отвечаю за те желания и чувства, которые этот галл возымел на мой счет. Вот и пусть теперь сидит там и сколько угодно дуется на меня».
Она нимало не сомневалась в том, что со временем он все переживет и благополучно забудет.
XX
— Что-то не так, Сорина? — спросила Тевта, передавая предводительнице бурдючок пива. — Вид у тебя сердитый.
— Не только вид, — резко ответила амазонка, запрокинула голову и присосалась к горлышку бурдючка. — Эта гречанка еще жива!
Она наблюдала бой Лисандры от начала и до конца и не сумела скрыть бешенства, вызванного ее победой. Даже хуже того!.. Сорина сама была отменной воительницей. Ее наметанный глаз подметил превосходную выучку и боевую смекалку, с лихвой окупавшие куцый опыт спартанки.
— Не забивала бы ты себе этим голову, — ласково проговорила Тевта.
— Она загубит Эйрианвен, — мрачно предрекла амазонка. — Она ее развратит.
— Эйрианвен не дитя, — возразила Тевта. — Она отлично понимает, с кем вознамерилась разделить ложе.
— Тевта, да открой же глаза! Эта гречанка несет в себе заразу, называемую цивилизацией! Это как болезнь. Она может принести гибель Эйрианвен, да и не только ей, если позволить гречанке творить, что она пожелает!
Сорина зло выругалась и отшвырнула ни в чем не повинный бурдючок. Он шлепнулся о стену и упал, оставив на ней влажное пятно.
Тевта все-таки попыталась утишить ярость предводительницы и подруги:
— Я думаю, что ты сильно преувеличиваешь.
Однако могучая амазонка не желала ничего слышать.
— Вот так всегда и получается! — выкрикнула она, словно Тевта чем-то перед ней провинилась. — Похоть, которой эта Лисандра воспылала к Эйрианвен, приведет к появлению очередной раковой опухоли! Она со временем уничтожит ее! Греческая зараза перекинется на Эйрианвен, а с нее — на всех остальных!
Сорина слишком хорошо знала, что жизнь в странах, расположенных у Срединного моря, была похожа на притягательную болезнь. Она затягивала любого человека, оказавшегося в пределах ее досягаемости, предлагала удобства и даже роскошь, но при этом забирала свободу. Принять ее означало оказаться в зависимости. Сорина сходила с ума, не в силах понять, отчего этого не мог понять никто, кроме нее.